вглядываться в свое отражение, точно зная, что он там увидит.
— Трудно поверить, что у них снова день рождения, — сказал Дэннис.
Он отсутствовал около получаса, и Тиму это не нравилось.
— Где ты был?
— Ходил проветриться.
— То есть?
— Иногда мне становится грустно. — Он подошел к окну и выглянул. — Ты вспоминаешь тот день?
Тим подошел и встал рядом. Девочки были у себя, дремали, а Лиза отправилась за покупками к вечеринке. До прихода гостей оставалось еще несколько часов.
— Конечно. Я все время его вспоминаю.
— Нам было девять лет. Как сейчас Денизе.
— И Патрисии. Почему ты все время ее игнорируешь?
— Тебе не стоило хвататься за пистолет.
Тим глубоко вздохнул, глядя на проезжающий мимо автомобиль.
— Это был несчастный случай.
— Жарко сегодня, — пожаловался Дэннис. — Я открою окно.
И открыл.
Тим отшатнулся.
Поначалу он даже подумал, что спит — или что ему просто показалось. Но нет. Дэннис действительно наклонился и повернул ржавую защелку на окне, а потом толкнул раму, открывая нижнюю половину окна.
— Ты же не можешь такого делать.
— По всей видимости, могу.
— Какого черта происходит, Дэннис? И давно ты научился двигать вещи?
Дэннис уставился на него.
— С того дня, как ты меня убил, урод. — Он шагнул ближе, и Тим шарахнулся, чтобы прийти в себя на кресле.
— Ты можешь двигать предметы. Но почему ты не сказал мне?
— Я лучше покажу. — Дэннис нагнулся и ухватил Тима за руку.
— Господи, да что ты делаешь?
У Дэнниса оказались очень острые ногти. И он с силой провел ими по руке Тима, оставляя глубокие царапины.
Тим потерял дар речи.
— Ты
— Это был несчастный случай, и ты, мать нашу, прекрасно это знаешь!
— Я помню боль. Я ведь не сразу умер. Ты выстрелил мне в живот.
Дэннис поднял футболку и потер ладонью живот и ребра.
— Ты пробил мне левое легкое, и осколки пули разнесло по телу. Сердце было повреждено, я не мог вдохнуть. Мама, наверное, так и не рассказала тебе мрачных подробностей.
Тим не мог выдавить ни слова.
— Ты не помнишь? Я думаю, не помнишь, как я тонул в собственной крови, как я блевал этой кровью и взглядом просил о помощи. И наверняка не помнишь, как ты там замер, пальцем не шевельнув, чтобы помочь, вызвать «скорую», да хоть что-то, мать твою, сделать.
— Я был тогда маленьким ребенком.
— Маленьким убийцей, так точнее.
— Ты всегда говорил мне, что не можешь касаться предметов.
— Я лгал.
— А теперь что? Почему ты все это делаешь?
— Потому что сегодня девятый день рождения Денизы. Она прожила столько же, сколько я, и этого достаточно.
Тим вскочил на ноги.
— Если ты ее хоть пальцем тронешь, я…
Дэннис рассмеялся.
— Что? Убьешь меня?
— Думаю, тебе пора уходить.
— Знаешь, вот с этим я соглашусь. Я ждал только сегодняшнего дня. Очень долго ждал. Кстати, я уже убил ее. Вот куда я ходил проветриться.
— Ты дерьмо. И я тебе не верю.
Тим рванулся мимо Дэнниса в сторону детской, но брат перехватил его. Дэннис оказался невероятно сильным, и с этой нечеловеческой силой он швырнул Тима обратно в кресло.
— Я уже позвонил в полицию и признался. Они будут здесь с минуты на минуту.
— Они не могли тебя слышать…
— Еще как слышали. Может, даже записали. А мой голос идентичен с твоим.
— Пусти меня к ней.
Он снова встал, и снова Дэннис отбросил его обратно, на этот раз с яростью.
Вдалеке завыла сирена, и Тим в глубине души уже понял, что Дэннис сказал правду.
— Как?..
— Я ее задушил. Она спала, а я приложил все силы, чтобы выжать из нее жизнь. Девочка пыталась бороться, но мало что могла. Она даже не поняла, почему ее папа такое с ней делает.
Тим заплакал.
— Они найдут мою ДНК на коже под ее ногтями. Ранения, нанесенные при самозащите. На всякий случай я еще плюнул ей на лицо.
Тим зажмурился и закрыл лицо ладонями.
— ДНК, которую они найдут, будет твоей. Мы с тобой однояйцовые близнецы, Тимми. И царапины у тебя на руках все докажут.
Дэннис закатал рукав и показал свою руку, на которой тянулись такие же красные метки.
Две патрульные машины, завывая сиренами, остановились у дома.
— Откройте!
— Рано, братишка. — Дэннис не выпускал Тима из кресла.
Там его и нашли сотрудники полиции, выбив дверь. Тим сидел в гостиной, виновато рассматривая свои руки.
САЙМОН Р. ГРИН
Пища богов
Мы то, что мы едим. Нет, минутку. Не совсем так.
Я просыпаюсь и не знаю, где я. Красная комната, повсюду тени, одна-единственная красная лампочка под потолком. Это она окрашивает все вокруг в кровавые тона. Я сижу на полу, прижавшись спиной к стене, и совершенно не помню, как здесь очутился. Передо мной, как подношение или подарок, на белой тарелке из китайского фарфора стоит отрезанная человеческая голова.
Ее лицо мне знакомо, но, как я ни стараюсь, не могу вспомнить имя.
В голове все плывет. Что-то не так. Что-то случилось, что-то очень важное, и я не могу это вспомнить. Отрезанная голова смотрит на меня с таким укором, словно я сам во всем виноват. Я не могу отвести от нее взгляд, хотя рассматривать здесь и нечего. Голые стены, голый деревянный пол, единственная закрытая дверь слева от меня. И кровавая лампа медленно покачивается на шнуре под потолком. Я не хочу здесь быть. Мне не нравится это место. Как же я здесь очутился?
