Заболоцкую, видимо, уже отставную. Загорелую до черноты, похорошевшую и заневестившуюся. К парочке сразу же подскочил шибздик в джинсовом костюме, видимо, из ведерниковских подчиненных, почтительно пожал руку шефу, шаркнул ножкой перед его дамой и повел путешественников на стоянку к красному «опель-рекорду».
Следом за ними двинулся Колун со своим обозначившимся напарником — мощным мордоворотом с перебитым носом, не иначе как бывшим боксером. И что самое удивительное, синхронно с ними потянулся на выход и высокий очкарик, внешность которого вдруг показалась Снегиреву удивительно знакомой.
Этот овал лица, эта манера держаться, этот звук шагов… Где он мог видеть эту постановку головы? Из подсознания внезапно выплеснулась память об адской боли. Чуть не застонав вслух, он ощутил ее каждой своей клеточкой, дыхание сбилось, и с замершим сердцем Снегирев вспомнил: белый кафель, режущий глаза свет и сводящая с ума, ни с чем не сравнимая мука. А в редкие минуты просветления это лицо, улыбающееся, и руки, на одной из которых должна быть татуировка. Очень умелые руки…
Дикая, не знающая удержу ярость захлестнула его, захотелось подойти и убить, но тут же, глубоко вдохнув, он напряг диафрагму и усмехнулся: «Спокуха, никуда не денется, еще будет срать костями». Резко выдохнув, он направился к «мышастой», а тем временем «опель-рекорд» вырулил со стоянки и следом за ним потянулся «фольксваген-гольф» с очкастым водителем за рулем, на которого, несомненно, уже положил глаз Колун, стартовавший с отрывом в десяток корпусов на «семьсот сороковой» «бээмвухе».
«На свадебный кортеж похоже». Снегирев не спеша тронулся с места и, держа дистанцию, покатил замыкающим.
«Нет, — подумал он, — скорее на похоронную процессию». В том, что Ведерникова убьют, он не сомневался. Парень затесался не в свою весовую категорию, и выход с ринга для него один — ногами вперед.
Ушли направо на Пулковское, доехали до разрыва у КПП, и только кавалькада развернулась, как заскучавший мудель в белой сбруе, свистнув, замахал полосатой палкой:
— Управление ГАИ, сержант Писькин. Ваши документы.
— Пожалуйста. — Проводив «бээмвуху» взглядом, Снегирев извлек ламинированные бумажонки и, пока мент сличал номера, задумчиво смотрел ему в основание черепа.
«Замочат, как пить дать замочат».
Ему было жаль гражданку Заболоцкую, которую запросто могли убрать как ненужного свидетеля.
— Ну-с, здесь порядок. — Посчитав молчание водителя за знак неодобрения, сержант обиделся и потянулся к шлангу газоанализатора: — А как у вас с СО?
— А как у вас с тарировкой прибора?
Делать перегазовку Снегирев ему не дал, и с СО оказалось все хорошо, в норме. Знак аварийной остановки, огнетушитель и аптечка имели место быть, техосмотр был пройден, и, иссякнув, сержант документы вернул:
— Счастливого пути.
— И вам счастливо. — Снегирев широко улыбнулся и, посмотрев на часы, быстро залез в «мышастую».
«Двадцать минут коту под хвост. За это время кожу можно содрать с человека и заживо повесить на люстре». Резко тронувшись с места, он припустил во всю прыть форсированного двигателя, ушел со Средней Рогатки на улицу Орджоникидзе и, выбираясь на Славу, до пола придавил педаль газа. Раз СО в норме, то можно.
Однако верно говорится в народе: пришла беда — отворяй ворота, в том смысле, что неприятности всегда идут косяком. Не успел Снегирев пересечь Будапештскую, как «мышастую» резко повело влево, со стороны переднего моста раздался частый стук, и при осмотре обнаружилась вещь удивительная — тонкое, бритвенно-острое зубило пробило покрышку и так в ней и осталось, торча длинной стальной занозой наружу.
«Ну, теперь я при зубиле». Снегирев схватился за домкрат, вытащил из машины запаску и занялся проколотым колесом. Приладил на секретную гайку фасонную головку, сверху накинул баллонный ключ и, ощерившись, напрягся:
«Ну, зеленая, сама пойдешь?» Фигушки, если головка и пошла, то по женскому половому органу — хреновенькая сталь смялась, от фасонных эксцентрических отверстий осталось одно воспоминание, и средство от воров на деле оказалось средством от хозяев.
«Это мы, блин, еще посмотрим». Снегирев живо открутил обычные гайки, поддомкратил «мышастую» и принялся с энтузиазмом будоражить колесо, чтобы стальная возмути-тельница спокойствия отвернулась. Ничего подобного, секретное устройство и не собиралось капитулировать, удерживая диск с угробленной покрышкой мертвой хваткой, крути не крути.
«Что-то день сегодня не того. — Снегирев выпрямился, вытер рукавом вспотевший лоб и, вздохнув, посмотрел на часы: — С гражданина Ведерникова уже, наверное, ремни режут или кастрировали наполовину, впрочем, нет, не кастрировали, до Ириновского ехать около часу. А я тут при зубиле с болтом воюю. Постой, постой, ведь правда при зубиле». Он присел на корточки и занялся колесом по новой. Похоже, и на этот раз человеческий гений победил.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
В ресторане царил полумрак. Ярко освещена была только сцена, на которой голые, как в бане, девушки, взявшись за руки, плавно водили хоровод. Балалаечник, прикрыв срам одним лишь шарфом цвета полкового знамени, лихо наяривал «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан», и по всему было видно, что маманя так и не сподобилась.
Народу в ресторации было немного: во-первых, заведение дорогое, а потом, будний день, да еще, наверное, тяжелый, понедельник. В окружении пристяжных чинно ужинал грузинский вор в законе — солидный, убеленный сединами батоно. Пара фирмачей с энтузиазмом рубала осетрину и поглядывала с вожделением на сцену, а у барной стойки тянули свое шампанское путаны не экстра-класса, конечно, но приличные весьма и вяло переговаривались друг с другом:
— Нищак голимый, бля, в натуре, полный облом.
