Женский декамерон

   Федор смотрел на меня во все глаза, а потом вдруг кинулся ко мне лицом в колени и заревел, как малое дитя. И все приговаривал: «Спасибо, спасибо, что позвонила ему! Я не смог бы с этим жить!»

   — Погоди радоваться, чудик. Может, он уже успел ее трахнуть.

   — Хотите, я поеду и послежу с улицы, чем там кончится?

   — Сиди. Ты и шагу шагнуть не сможешь.

   Уложила я его спать, Федю. С собой, конечно. Но у нас ничего не было, не до того нам было. Лежали всю ночь, не сомкнувши глаз, утра ждали. Утром я велела ему оставаться у меня, а сама кое-как оделась и отправилась к тому дому. Повезло мне: подхожу, а перед воротами та самая дворничиха, что туфельку мою мне тогда вынесла, тротуар метет. Подхожу к ней и заговариваю:

   — Здорово, мать! Не помнишь меня?

   — День добрый. А кто такая, жила что ль у нас в доме? Что-то вроде знакомая личность, а не припоминаю.

   — Жила я у вас в доме одну ночь только, пока меняв семнадцатой квартире ваш жилец насиловал. Туфельку красную замшевую помнишь? Ты же ее во дворе подобрала и мне потом отдала. Вспомнила?

   Та аж метлу бросила и обеими руками замахала:

   — Ой, девонька! Так ведь повязали твоего насильника-то вчера вечером, увезли в тюрьму, родимого! Он чуть генеральскую дочь не снасильничал. Хорошо отцу кто-то позвонил, что видел, как он ее в квартиру затаскивал, а то бы плохо пришлось девке. Уж всю избитую отец ее вырвал. А гаду этому чуть башку не отвинтил. Соседи на шум выбежали, отняли. А то бы и милиции было забирать некого. Увезли, увезли его, судить будут!

   — Ну, спасибо тебе, тетенька… А генералу кланяйся и скажи, что порядочных девушек не насилуют.

   — Да Бог с тобой, кто ж такие слова генералу выговорит?

   Засмеялась я с облегчением и пошла домой.

   На суд мы с Федей не ходили. А замуж я за него так пока и не вышла, да и не знаю, выйду ли. Ребенка вот родила, а замуж… Тяжело нам с ним после той истории, особенно ему тяжело. Я вижу, что его совесть гложет, и себя виню — я ведь его на это толкнула. Так и маемся, не знаем, что и делать. Вон он передачи присылает, а я назад отсылаю. Сволочь я, все-таки…

   Только теперь женщины поняли, от кого получает Альбина передачи и кому отправляет их обратно. Ее стали упрекать за жестокость, уговаривать. И только Галина сказала:

   — А я понимаю твоего Федора. Тяжело ему жить, зная, что он другую девушку чуть не поставил в твое положение. А вот тобой я просто восхищаюсь, Альбина, и больше всего тем, что, как ты сама говоришь, спасала ты эту Леночку «как в бреду». Это значит, что в тебе хорошая душа и большая совесть. Как ты ухитрилась сохранить это в себе, несмотря на такую страшную жизнь?

   — Ну, уж и страшную. Я в своей жизни достаточно повеселилась и много чего видела такого, что тебе, Галка, никогда сквозь свои очки не увидеть!

   — Уймись, пожалуйста! Что за манера у человека все доброе сразу опошлить?

   — Причем тут «доброе», когда я о себе рассказывала? Еще скажи «святое»…

   — Дурочка ты! Когда святой святое дело делает, в этом и удивительного ничего нет. А вот то, что ты сделала — это и есть самая настоящая святость, если хочешь знать.

   — Ну, много ты про святость понимаешь, ты же не боговерующая!

   — Кто тебе сказал? Я крестилась несколько лет назад и в церковь хожу, и в Бога верю.

   — Ты? Диссидентка?!

   Другие женщины тоже с удивлением поглядели на Галину. Та немного смутилась под их взглядами, но продолжала:

   — Христианство теперь тоже стало диссидентством. Многие из моих друзей веруют в Иисуса Христа.

   — Так что же, по-твоему, ваш Христос тоже был диссидентом?

   — Если говорить современным языком — да, конечно. Но оставим это. Я вам хочу рассказать про настоящую святую женщину, про мою покойную свекровь. Как она однажды отомстила сопернице. Хотите послушать?

   — Рассказывай!

   И Галина начала рассказ.

История шестая,

   рассказанная диссиденткой Галиной и повествующая о самом, может быть, необычном способе мести, очень трудном, но зато стопроцентно продуктивном, который автор очень рекомендует испробовать всем женщинам, попавшим в аналогичное положение

   Мне жаль, что я эту историю узнала не от самой Анны Николаевны, а от ее сестры, Александры Николаевны. И рассказала мне ее Александра Николаевна в день похорон моей свекрови на поминках.