— Может, пойдем обсудим? — Китти показала подбородком в сторону своего столика.
Через минуту они сидели за столом друг напротив друга над свежими чашками кофе. Еще Джейн принесла тарелку блинчиков. Дэвид глядел застенчиво, краснея. Смущен, решила Китти. Не любит милостыни. Но он полил блинчики сиропом и жадно погрузился в них. Между глотками додумал свою мысль:
— Как получилось, что вервольфу дали имя Китти?
— Лучше было бы спросить, как вышло, что человек по имени Китти стал вервольфом. Но долго рассказывать.
— Хуже может быть только вервольф по имени Гарри. Ужасная мысль.
— Бог мой! Вы хотите сказать…
— Нет-нет. — Он отвел глаза. — Я Дэвид.
— Очень приятно, Дэвид. Рада нашей встрече, хотя, должна сказать, не ожидала, что в эту дверь войдет один из нас. Вы местный?
— Да нет, я давно в дороге.
— Так я и подумала.
Он еще не пригубил кофе, но охватил чашку ладонью, плотно, будто вытягивая из нее тепло. Сгорбился над столом, глядя на мир с недоумением. Очевидно, сам не понимал, какой у него необычный вид — пришел с холода без пальто. Вервольфы вообще холод не очень чувствуют. Глядя в стол, он сказал:
— Я никогда не встречал другого. Ни разу. Но могу сказать, что когда сюда вошел, сразу учуял вас и сразу понял. Чуть не выбежал обратно.
— Да ну, неужто такой старушонке вы бы позволили себя отпугнуть?
Это была шутка, но он вздрогнул, а она хотела, чтобы он успокоился. Рука на кружке сжалась чуть сильнее. Он положил вилку, оперся на стол кулаком. И спросил очень напряженно:
— Вы так с виду спокойны. Как это у вас получается?
Глаза у него бегали испуганно, отчаянно.
Она не шевельнулась, почувствовав вдруг полное изнеможение. Вот так, значит, она выглядит? Спокойно? Ее изгнала стая, вервольфы-альфа выжили ее из Денвера, и она встречает Рождество в «Доме вафель» в пустынном закоулке штата, одна, без родных. Еще немножко — и вся жизнь полетит в пропасть. И якоря нет. Да, она потеряла якорь. Но у Дэвида его вообще никогда не было.
— Не встречали, значит. А того, кто вас обратил?
— Я путешествовал с палаткой, один, и кто-то напал на меня на стоянке. Какой-то зверь. Я, помню, подумал: «Не может быть. Здесь нету волков». А потом я очнулся, и понял, что здесь что-то не так, потому что ни ран, ни шрамов, ни…
Он осекся, глотнул слюну, зажмурился. У него участились дыхание и пульс, запах стал меховой и дикий. Волк трепетал под кожей.
Она поняла: он не знает, как взять себя под контроль. Никто его не научил. Последнее время он бегал волком. Очнулся, не имея понятия, где он. И что сейчас Рождество, тоже не имел понятия.
Собственные обстоятельства вдруг показались ей не столь удручающими.
— Дыши медленно, — велела она. — Мысленно натяни на себе узду. Соберись!
Он поставил локти на стол, запустил пальцы в волосы. Руки у него дрожали.
— Я все время превращаюсь. Не только в полнолуние, не могу сдержаться. А потом бегу и не помню, что было. Знаю, что охочусь, убиваю какую-то дичь — но не помню ничего. Пытаюсь держаться подальше от людей, в глушь куда-нибудь. Но просто не помню. Не хочу я так, не хочу…
Пальцы в волосах судорожно сжались, он стиснул зубы, выставив челюсть. Внутренний волк был на грани. У него — всегда на грани.
— Тихо, тихо.
Ей хотелось тронуть его, успокоить, но она не решилась. Что угодно могло вызвать срыв — и тогда очень памятное получится Рождество. Вервольф буйствует в «Доме вафель» в южном Колорадо… Эту роль вполне мог бы сыграть Джимми Стюарт, но лучше бы тогда ангел Кларенс все улаживал.
Он на нее посмотрел — на этот раз в упор.
— А как ты это делаешь? С тобой что случилось?
— У меня была стая, — ответила она. — Стая меня нашла сразу после того, как со мной это случилось. Как и на тебя, на меня напали в лесу. Но стая меня подобрала, объяснила мне, что произошло, научила, как с этим жить.
— Такое бывает?
— Как видишь. Нас больше, чем ты мог бы подумать. Просто мы не высовываемся, стараемся сидеть тихо. По крайней мере большинство из нас.
А больше, наверное, сейчас рассказывать не стоит.
— А где твоя стая?
Она улыбнулась — на этот раз горько.
— Я из нее ушла. Или меня выгнали — ответ зависит от того, кого спросишь.
Он был ошеломлен. Само понятие стаи — мысль о том, что он может быть не один — его будто бы согрела. Но опять эта возможность была очень далека.
— Я не знал. Откуда мне было знать, что такое вообще возможно? Я был один, совсем один.
Каковы были шансы, что странствия приведут его сюда, к ней, к единственному, быть может, в мире вервольфу, который захочет его выслушать и помочь?
— Совсем не обязательно, чтобы это было так, как у тебя сейчас. Это можно контролировать. И можно вести при этом нормальную жизнь. Хотя бы в основном нормальную.
— Как? — спросил он, скрипнув стиснутыми зубами. Будто она ему сказала, что можно улететь на луну или выкопать в земле яму и достать оттуда миллион.
— Надо по-настоящему захотеть.
Натянув на себя улыбку, больше похожую на гримасу, он посмотрел в затуманенное окно на сереющую заснеженную парковку. И сказал с едкой иронией:
— Так это у тебя просто получается.
— Я такого не говорила. Это очень не просто. Я много времени провожу в борьбе с внутренним волком.
— Так и я тоже. И он побеждает.
— Тогда тебе надо понять, как побеждать самому.
Он коротко рассмеялся:
— Ты не хотела бы открыть психологическую консультацию? Типа «помоги себе сам»?
Она едва не спросила его, слушает ли он радио или смотрел ли последнее время телевизор. Ясно, что нет, иначе бы уже что-нибудь сказал про ее передачу. Она только улыбнулась хитро своему отражению в столешнице:
— Мне такое приходило в голову.
Дэвид несколько успокоился. Пару раз в жизни Китти говорили, что она слишком много разговаривает, но опыт ей говорил, что разговор может улучшить практически любую ситуацию. От разговора бегущий невесть куда одинокий вервольф может почувствовать себя чуть менее одиноким.
Из кухни вышла Джейн, направляясь прямо к телевизору. Она хмурилась, прижимая к уху сотовый телефон.
— Да, поняла, — сказала она. — На каком канале?
Подтащив табурет к телевизору, она остановила ленту. Щебечущая Донна Рид прервалась на полуслове.
Вместо фильма Джейн включила новостную передачу, прибавила звук и отодвинулась, чтобы посмотреть.
Молодая корреспондентка стояла посреди зимнего ландшафта, на продуваемом снежном поле у подножия недалеких холмов. Вокруг нее кружились отдельные хлопья снега. Освещенная резким прожектором, она тревожным голосом сообщала:
— …серия жестоких убийств. Кровавый характер этих преступлений заставляет правоохранительные
