с остатками пены все еще стояли на столике.
– Куда двинем? – спросила Маша.
– Пошли к порту. Подышим воздухом, посмотрим на корабли.
– Пошли. Я знаю короткую дорогу.
– Я тоже. Пойдем покажу.
Маша думала, что он поведет ее через заброшенный дом, но она ошиблась. Дима направился в другую сторону. В этой части «Бродвея» народу не наблюдалось. Заведения уже закрылись, только в некоторых горел тусклый свет – персонал приводил в порядок помещения.
– Тебе нравится Ариадна? – спросил вдруг Дима.
– Да. Она потрясающая.
– Она потрясающая, – эхом повторил он. – Похожа на бабочку.
– Да? Не замечала. Я бы ее скорее сравнила с мангустом.
Они свернули с главной улицы. Шли мимо каких-то складов, пока не выбрались на открытое пространство.
– Вот мы и в порту, – сообщил Дима.
– Я вижу. И чувствую. Запах солярки очень резкий.
– Давай пройдем немного подальше. – Он взял ее за руку и повел вдоль океана. – Тебя не пугает такая большая вода? – поинтересовался Дима.
– Нет. Я не боюсь утонуть или захлебнуться.
– А есть что-нибудь, чего ты боишься?
– Конечно…
– И что это? Высота? Я заметил, тебе было не по себе на лестнице… – Маша покачала головой. – Фобий много, я могу перечислять бесконечно…
– Я боюсь быть похороненной заживо.
– Серьезно?
– У моего страха есть даже научное название: тафофобия. Это слово произошло из греческого языка, если разбить на слоги, то получится «страх» и «могила». Я боюсь всего, что связано с похоронами: гробов, могил, самих церемоний и даже принадлежностей для погребения. У меня это началось после смерти отца.
Димка покачал головой, не то сочувствуя, не то удивляясь. А может, и то и другое одновременно?
– А я перенес смерть отца спокойно. Расстроился, конечно, поплакал, но мы не были с ним особо близки.
– Я своего отца обожала. Когда он умер, мой мир перевернулся и до сих пор не вернулся в привычное положение…
– У меня тоже есть фобия, – сказал вдруг Дима. – Она развилась совсем недавно. Я боюсь за Ариадну. Боюсь, что ей кто-то причинит зло. Боюсь, что у нее найдут серьезную болезнь или она снова попадет в аварию на своих чертовых гонках. Боюсь, что она вдруг перестанет быть такой, как сейчас, а выйдет замуж, нарожает детей, поправится, отрастит волосы, оденется в меха. Но больше всего я боюсь того, что она отвергнет меня, не захочет больше видеть. Никогда! Даже в роли друга или приятеля, не говоря уже о большем…
– А ты мечтаешь о большем? – осторожно спросила Маша.
– Да. Я буду лучшим спутником по жизни для нее. Только я смогу понять ее и защитить. Я никогда не обману и не предам. Я для нее – та каменная стена, в которой нуждается каждая женщина. Даже такая сильная, как Ариадна.
– А если она все-таки не захочет?.. Быть с тобой?
– Я сделаю все, чтобы она захотела! – И очень тихо добавил: – Или не оставлю ей выбора…
– Что ты сказал? – переспросила Маша.
Он не ответил. Но посмотрел так странно, что ей стало не по себе.
– Я хочу вернуться, – сказала она. Не до конца понимая, откуда вдруг взялся страх, она все же прислушалась к своему ощущению. – Пойдем в отель.
– Еще пять минут. Ладно? Откуда-то так чудесно пахнет, я хочу купить еды.
– Я знаю, где это. Пойдем, я покажу…
Маша быстро зашагала вперед. Поравнявшись с заброшенным домом, она замедлила шаг и обернулась к чуть отставшему Диме, чтобы сказать, что они почти пришли, но слова застряли в горле, когда она встретилась с ним взглядом…
В его глазах было столько жгучей ненависти и какой-то первобытной жестокости, что Маша задохнулась от страха. Если бы она верила в Гришины бредни и мистические истории, то подумала бы, что в Диму вселился злобный дух проклятого острова.
– Да, я хороший актер! – усмехнулся Дима и резко выбросил руку из-за спины. В кулаке для усиления удара был зажат камень.
Маша, хотя и была смертельно напугана, смогла блокировать выпад. Сделав это, она приготовилась врезать Диме ногой, но он швырнул ей в лицо песок – специально отстал, чтобы зачерпнуть его и поднять камень. Маша на несколько секунд ослепла. Их оказалось достаточно, чтобы Дима смог нанести точный удар, от которого у девушки помутилось сознание.
Ноги Маши подкосились, и она осела на песок…
Сознание выключилось ненадолго. Очнулась Маша, когда Дима втащил ее в заброшенный дом и швырнул на гнилые доски пола в том месте, где они еще сохранились. Она спиной почувствовала это.
Послышался треск. Маша хотела открыть глаза и посмотреть, откуда этот звук, но песок все еще был под веками и чудовищно резал глаза. Она подняла руку, чтобы протереть их, но успела провести только по одному глазу, когда ее кисть перехватили, а на запястье затянули что-то похожее на веревку. «Он порвал свою майку, – поняла Маша. – Это был треск материи. Теперь он меня свяжет и…»
Что будет дальше, Маша не могла представить. Единственное, что приходило в голову, было настолько чудовищно, что она гнала эту мысль прочь.
– Не думал, что будет так легко, – пробормотал Дима, связав ей руки, затем ноги. – Ты же тайским боксом занималась. Могла бы навалять мне…
Маша и сама думала об этом. Ну почему она, тренированная девочка, с хорошей реакцией и навыками борьбы, дала себя вырубить и обездвижить этому обладателю пивного брюшка? Неужели дело в том, что она женщина, а женщинам свойственно теряться в экстремальных ситуациях? Или же проблема в том, что реальная схватка – это не то, что бой по правилам? А может, она просто в глубине души хочет умереть, чтобы встретиться на небесах с отцом, по которому не перестает скучать все эти годы?..
«Нет, нет, не хочу! – крикнула Маша мысленно. – Я ничего еще в этой жизни не сделала: не пожила в доме у моря, не нашла своего мужчину, не родила детей, не создала ни одной картины… Оказывается, я хочу писать! Не для того, чтобы меня признали, а для себя…»
– Дима, прошу, отпусти меня, – прошептала Маша. Из глаз ее текли слезы, но это было даже хорошо: они вымывали остатки песка.
– Не могу.
– Но что я тебе сделала?
– Ты хочешь отнять у меня Ариадну.
– Ты что, с ума сошел?
– Не прикидывайся. Я видел вас. Я следил. Вы целовались на берегу.
– Ты все неправильно понял…
– Ты ей нравишься, она сама мне говорила об этом. И я видел, как она была с тобой нежна.
– Да, она меня поцеловала, и что? Теперь ты убьешь меня за это?
Последняя фраза была любима Машиной мамой. Когда дочь отчитывала ее за то, что она, больная, ходит на работу или ночами смотрит телевизор, а потом не может встать, отвечала: «Ну вот такая я. Теперь ты убьешь меня за это?» Маша только глаза закатывала, слушая ее. А вот Дима…
– Да, я убью тебя, – спокойно ответил он. – У меня нет выбора.
– Дима, опомнись! Я ничего плохого не сделала!
– Ты подставляла свой рот ее губам и терлась подбородком о ее руку.
