Димка только кивнул.
– Боже… Я не думал, что ты настолько изменился, – прошептал режиссер пораженно. – Тебе разве не четырнадцать?
– Пятнадцать исполнилось только что.
– Герою по фильму тринадцать лет. Я знал, что ты постарше, но… Ты был таким маленьким всегда, я думал, сойдешь за тринадцатилетнего. Но ты…
– Да, я здорово вырос, но ведь есть рослые дети. Многие мои одноклассники выше меня.
– Не в росте дело. Ты маленький мужичок: у тебя усики, развитые плечи, кадык вон какой. А мне нужен ребенок, только готовящийся вступить в пору взросления, нескладный, нервный, с ломающимся голосом.
– Я сыграю!
– Тебе никто не поверит.
И все же Димка упросил режиссера снять пробы. Но они лишь подтвердили все самые худшие опасения: парень был неубедителен, и камера его разлюбила. Это Димка понял сразу, как только взглянул на экран.
– И что же мне теперь делать? – чуть не плача, спросил он у режиссера.
– Ждать, – ответил тот. – Возможно, сформировавшись окончательно, ты обретешь новое «я», которое разглядит и полюбит камера. Но я на твоем месте на это бы не очень надеялся.
– Почему?
– То, что меня привлекло в тебе, утеряно безвозвратно – твоя трогательность. И внутренняя, и внешняя. Мальчик с цыплячьей шеей, неровными молочными зубами, острыми коленками и восторженными глазищами органично передает ее. Сейчас, оставаясь тем же в душе, ты выглядишь иначе. Когда же ты возмужаешь, то либо останешься прежним, либо обретешь новое «я». В первом случае твоя трогательность, нежность, мягкость, ранимость будут диссонировать с брутальной внешностью и восприниматься как недостойная мужика слабость. Во втором же ты снова обретешь гармонию…
– И тогда меня снова полюбит камера?
– Повторяю, это возможно. Но ты слишком поверхностен, чтобы стать великим актером, и не так обаятелен для любимца публики.
– Но у меня же талант! Вы сами говорили.
– Я и сейчас скажу то же самое: ты одаренный парень. Но… Как бы тебе объяснить… Ты знаешь, кто такой Робертино Лоретти?
Дима отрицательно мотнул головой.
– Это итальянский певец, когда-то очень известный. Он прославился, будучи ребенком. С восьми лет он пел в хоре Римского оперного театра. Сам папа восхищался голосом мальчика. Робертино выступал перед президентами, получал всевозможные призы, выпускал диски, которые становились «золотыми». Он был, как сейчас говорят, культовым певцом. Золотым мальчиком, чей волшебный голос (дискант, если тебе это о чем-то говорит) сводил с ума миллионы…
– И что же с ним стало? Он умер?
– Нет, он до сих пор жив. Выступает, ездит с гастролями.
– Тогда почему я о нем ничего не знаю? Раз он такой знаменитый…
– Был, Дима. Был. Но примерно в твоем возрасте, голос Робертино сломался. Это был уже не звенящий хрусталь, не дискант. Лоретти стал петь баритоном. Талант его никуда не исчез, но Робертино без своего чудесного голоса стал мало кому интересен. Хороших исполнителей много, а мальчик, поющий как ангел, был один.
Заметив, что глаза Димки наполнились слезами, режиссер успокаивающе похлопал его по руке.
– Не переживай раньше времени, Дима. Все еще может измениться. Многие маленькие артисты стали большими звездами. Поэтому не отчаивайся…
Легко ему было говорить! А Димка два часа в туалете проплакал.
В Институт кинематографии он попробовал поступить сразу после школы. Первые два тура он прошел легко, а на последнем завалился. Его отбраковал председатель комиссии. Сказал: «Я помню вас, юноша, вы снимались в «Погонщике бабочек», ребенком вы были потрясающе одаренным, сейчас тоже не без таланта, но вы утратили свою индивидуальность».
И Димка вернулся домой.
Вскоре его призвали в ряды Российской армии. Он отслужил, демобилизовался. Нужно было определяться в жизни: устраиваться на работу и идти учиться. Именно «и», а не «или», потому что содержать его было некому. Мама зарабатывала немного, а отец погиб, когда Димке исполнилось шестнадцать: пьяным ввязался в драку, его зарезали.
Занятие, приносящее деньги, двадцатилетний Дима нашел быстро – устроился аппаратчиком на завод, где всю жизнь трудилась мама, но, в какой вуз подавать документы, он не имел понятия. У него не было склонности к чему-то, равно как и глубоких знаний хотя бы в какой-то области. И Димон решил с учебой повременить.
На заводе он проработал полтора года, пока не понял, что так больше продолжаться не может. Это рутина: однообразный труд, вечера у телевизора, походы по пятницам и предпраздничным дням с коллегами в забегаловку «Пеликан», которая находится неподалеку от завода, субботние пьянки с друзьями, воскресное похмелье. Каждая неделя похожа на предыдущую. И никакого просвета. Разве это жизнь?
И Димон решил в корне ее изменить. Уволившись, он поехал в Москву. В конце концов, он артист! Он снялся в четырех фильмах, в «Ералаше» и рекламе. Его должны знать и помнить. Пусть теперь, когда он повзрослел и утратил трогательность, ему не видать главных ролей, но он согласен и на второстепенные. Робертино Лоретти одно время тоже не выступал, десять лет продюсировал других. Но он все равно вернулся к пению, потому что не мог не петь. И пусть его уже не боготворили, это не важно, главное – он занимался любимым делом. Вот и Димон хотел этого.
Он обошел все актерские агентства, везде оставил свои фотографии и резюме и стал ждать предложений. Поскольку денег у него с собой было немного и те ушли на аренду комнаты, Димка устроился работать продавцом на рынок. Торговал «железками». Зарабатывал немного, но ему хватало, ведь по ресторанам он не ходил, за модой не гнался, ел дома пельмени, носил рыночные джинсы и футболки. Расслаблялся при помощи пивка. Девушки у него в тот период не было. Димка, когда бывал под хмельком, спал с квартирной хозяйкой, женщиной невзрачной, уже не юной, но приятной.
Шли месяцы. Трижды Димке предлагали принять участие в кастингах, что он с удовольствием делал. Но работу получил лишь однажды, и то в массовке.
Димка уже совсем отчаялся и хотел возвращаться домой, когда встретил на рынке Сашку Королева. Он делал в квартире ремонт и приехал за скобами, болтами, саморезами и прочими «железками». Димка Королева сразу узнал – он мало изменился, остался таким же худощавым, кудрявым, подвижным, только на лице морщинки появились.
– Саня, здорово! – радостно воскликнул Димка, выбегая из-за прилавка.
– Мы знакомы? – недоуменно спросил Королев.
– Ну да, я Димка, Димка Титов.
Некоторое время лицо Сани (теперь уже Алекса, он стал представляться на иностранный манер) не меняло своего выражения. Он не понимал, кто перед ним, хотя и услышал имя. Какой-то Димка Титов. И что? За свои сорок лет он встречал десяток Димок, и не исключено, что среди них была пара Титовых.
– Я жил когда-то у тебя, – напомнил Димон. – Когда снимался в «Погонщике бабочек».
Глаза Сани наполнились узнаванием и удивлением.
– Неужто это ты, Димка?
– Ага, – расплылся в широкой улыбке тот.
– Обалдеть…
– Изменился, да?
– Не то слово. Тебя не узнать
– Утратил свою индивидуальность, – невесело усмехнулся Димон.
Саша даже спорить не стал. Просто никак не прокомментировал высказывание Димона, вместо этого
