— А почему я должен задаваться?
Фрол испытующе посмотрел мне в глаза и неопределенно гмыкнул. Потом достал из тумбочки своего Станюковича, и мы пошли в класс.
На парте лежало чье-то письмо.
— Гляди-ка, — сказал Фрол, — ведь это Авдеенко пишет. Подписано: «Олег». Ай, гусь!
— Не нужно читать чужие письма, — сказал я. — Это нечестно.
— А ты послушай-ка лучше, что он пишет, — не обращая внимания на мои слова, продолжал Фрол. — Ай, штучка!
С трудом разбирая почерк Авдеенко, Фрол прочел:
— «Здравствуй, мама! Если ты получила мое письмо, то прошу дать такой ответ, какой я прошу». Ага, изволь дать ответ, какой просит! — фыркнул Фрол. — «Ведь ты не хочешь, чтобы я был моряком…» Не хочет, слышишь, Кит! «…и сама говорила, что лучше быть артистом. Разве ты не говорила, что хочешь сидеть в первом ряду и смотреть на своего знаменитого сына?» Ты погляди, какая знаменитость! — Фрол с чувством свистнул — «Лама, прошу тебя, возьми меня ты отсюда, если отец не хочет понять мою просьбу. Здесь заставляют без конца учиться, никуда не пускают, мне тут плохо. Мама, если хоть капельку любишь, то забери меня домой…»
Как раз в эту минуту Авдеенко вбежал в класс:
— Отдай письмо!
— А разве оно твое? — спросил Фрол. — Мы думали — не твое. Ты что же, знаменитость, будешь в балете танцевать? — Фрол вытянул вперед руки и прекомично изобразил готовящуюся упорхнуть балерину. — Или «тру-ля-ля, тру-ля-ля»? — пропел он фальцетом.
— Отдай! — взвыл Авдеенко.
— Ну-ну, не вздумай реветь! Держи свою писульку. — Фрол с презрением протянул письмо. — Артист!
Авдеенко схватил листок, смял его и разревелся, плюхнувшись на заднюю парту.
Мне не нравилось, что Фрол прочел чужое письмо, но еще больше не нравилось слезливое послание. Я уважал артистов и любил театр. Но разве для того, чтобы быть артистом, не нужно учиться? Подумаешь — «заставляют без конца учиться»! Ведь и на артиста надо учиться не год и не два!
— Ну, ладно, — сказал Фрол, взглянув на всхлипывающего Авдеенко. — Проревется и перестанет. Диктуй!
Он протянул мне книжку, раскрыл тетрадь и обмакнул в чернила перо.
— Ну, что же ты?
— Что тебе диктовать?
— Что хочешь.
— Пиши, — сказал я, раскрывая книгу: — «Жара тропического дня начинала спадать. Солнце медленно катилось к горизонту…»
— Постой, ты не самым полным.
Я стал читать медленнее. Но Фрол все же не поспевал, буквы разбегались по бумаге, как мыши, а кляксы догоняли их, словно большие черные кошки.
— «Подгоняемый нежным пассатом, клипер нес свою парусину и бесшумно скользил по Атлантическому океану…»
— А ты не можешь каждое слово отдельно, да пояснее, по буквам?
Я стал читать так медленно и так громко, что даже глухой разобрал бы каждую букву и написал бы без всяких ошибок:
— «Пусто кругом: ни паруса, ни дыма на горизонте…»
— «Гаризонте» или «горизонте»? — переспросил Фрол.
— Го-ри-зон-те.
— А я думал — «гаризонт». Давай дальше!
— «Куда ни взглянешь — все та же безбрежная водяная равнина, слегка волнующаяся и рокочущая каким-то таинственным гулом, окаймленная со всех сторон прозрачной синевой безоблачного купола…»
Я увлекся и, позабыв о том, что Фрол просил выделять каждое слово, продолжал читать залпом:
— «Воздух мягок и прозрачен; от океана несет здоровым морским запахом. Пусто кругом. Изредка разве блеснет под лучами солнца яркой чешуйкой, словно золотом, перепрыгивающая летучая рыбка, высоко в воздухе прореет белый альбатрос, торопливо пронесется над водой маленькая петрель, спешащая к далекому африканскому берегу, раздастся шум водяной струи, выпускаемой китом, и опять ни одного живого существа вокруг…»
— Вот здорово! — прервал меня Фрол. Он больше уже не писал. Да и мог ли он поспеть за мной, несшимся по строчкам «Морских рассказов» Станюковича со скоростью торпедного катера! — Как это там? «Несет здоровым морским запахом… Воздух мягок и прозрачен». А ведь я это чувствую, Кит. Бывало выйдем на катере ранним утром. «Фрол, — скажет усыновитель, — ты чувствуешь, какая красота?» — «А как же ее не чувствовать, товарищ старший лейтенант?» И тяну носом воздух. А ветер вокруг нас так и рвет, так и рвет! Винты гудят, пена позади так и клубится… Эх, Кит, до чего это здорово! А ты знаешь, мои-то, наверное, не сидят на месте, все, поди, в море да в море… к крымским берегам… Кит! (Тут я заметил, что Авдеенко, сидящий на задней парте, больше не всхлипывает, а, навострив уши и широко раскрыв глаза, слушает Фрола.)
— А?
— Если писать с ошибками, выгонят из училища?
— Выгонят.
— Правду говоришь? А ну-ка погляди, что у меня получилось.
— У тебя, Фрол, ничего разобрать невозможно.
— Да ты слепой, что ли?
— «Воздук мягок и прозрачен»… Зачем ты пишешь «воздух» через «к»?
— Разве? Ну-ка дай мне сюда, переправлю.
Он переправил «к» на «х», посадил огромную кляксу, рассердился и, вырвав из тетради листок, смял его и бросил под парту.
— Диктуй все сначала. Только помедленнее. Понимаешь? Я не хочу, чтобы меня выгоняли! — стукнул он кулаком по парте. — Пусть Авдеенко выгоняют!
Авдеенко, словно угорь, выскользнул из класса.
В опаловом колпаке вспыхнул свет, старшина Протасов не раз заглядывал в класс, а я все диктовал «Человека за бортом». Фрол, пыхтя, злясь и ломая перья, по нескольку раз переспрашивал каждое слово и сам не раз повторял его, прежде чем написать на бумаге. Хотя он и наделал ошибок, но меньше, чем в первый раз.
— Поставь мне отметку, — предложил Фрол, когда я подчеркнул все ошибки.
— Что ты, Фрол! Как я могу тебе ставить отметки?
— А ты поставь, тебе говорят!
Я поставил ему три с плюсом вместо трех с минусом, которые ему причитались. Фрол был счастлив и не скрывал своего счастья: подышал на листок с диктантом, чтобы он поскорее просох, аккуратно сложил его и спрятал в карман.
Прозвучал отбой, и мы отправились в кубрик, где я, торопливо раздевшись и сложив по всем правилам одежду, ткнулся носом в подушку и заснул, как убитый, без всяких снов.
Сурков и Кудряшов не раз нам рассказывали, что матросы на их кораблях в перерывах между боями сидели над книжкой: одни готовились, как только кончится война, пойти в высшее морское училище, чтобы стать офицерами, другие — в какой-нибудь другой вуз. Мы внимательно слушали воспитателей, и нам становилось стыдно. Люди воюют и успевают учиться, а мы только учимся — и сплошь да рядом плохо готовим уроки Мы горячо осуждали лодырей. И как весело и радостно было отчетливо ответить выученный урок по истории, решить на доске трудную задачу, найти на карте города, острова и реки, прочесть наизусть большое стихотворение!
