– Сталкеры, – коротко пояснил проводник, закуривая, по Принятой в Зоне манере, скрывая огонек в кулак. Он как раз остановился у одного такого столбика – на прибитой к нему пластине вообще не было имени, только остатки старой надписи… Что же там написано? «Назад! Сектор обстреливается…» Черный Сталкер! Да ведь это они и есть – вешки с Периметра! Бука понятия не имел о таком обычае – ставить их на могилы сталкеров. Для него вообще это было новостью – что сталкеры, оказывается, могут покоиться где- то, кроме земли Зоны-матушки. Хотя, говоря по правде, помереть сталкеру всегда найдется от чего: помимо прямого убийственного воздействия аномалий, опасности быть сожранным мутантом или пристрелянным братом-сталкером, можно еще гробануться под пулями «голубых касок» или неожиданно отдать концы от неизвестной науки болезни…
Его спутник молча курил, глядя в безликий бетонный столб. Кто его знает, может, лежит здесь какой- нибудь его кореш. А может, и родственник: известно же, что сталкеры зачастую работают семьями – муж, скажем, таскает хабар, а жена сбывает. Такой уж здесь бизнес.
Двор, в который они вошли, через неприметную заднюю калитку, примыкал к самому кладбищу, отделенный от него лишь грязной тракторной колеей. Бука моментально отметил высокий и плотный деревянный забор, закрывающий вид на поселок. Умно: видать, он не первый, кого хозяин незаметно приводит к себе на задний двор, не желая, чтобы соседи пялились сюда и делали выводы.
Двор был пустынен: ни обычной сельской живности, ни хлама, который зачастую скапливается во дворах у селян, ни огорода. Здесь была лишь ровная, сотки на три, утоптанная площадка, посреди которой одиноко стоял видавший виды серый «УАЗик». Дом был самый обычный: белого кирпича, одноэтажный, не большой и не маленький, под крашеной металлической крышей. По врожденной привычке Бука с опаской смотрел на дом: чистенькие застекленные окна, аккуратная дверь вызывали в нем тревогу – там, в Зоне, это просто кричало бы о поселившейся внутри аномалии. Но здесь, все-таки, не Зона – и он послушно, вслед за проводником, поднялся на крыльцо и вошел в дом.
Их встретила бледная, неулыбчивая женщина в длинном платье, с затянутыми в узел черными волосами. Красивая, но с каким-то странным выражением лица, с тоской, будто навсегда застывшей в огромных черных глазах. Больше всего Буку поразило то, что проводник не перекинулся с ней даже словом – просто провел клиента через маленькую, изолированную прихожую, где заставил скинуть с себя все, в чем он пришел из-за Периметра, и отправил в расположенную рядом душевую. Без сомнения: дом был спланирован аккурат под сталкерские нужды. Бука не очень любил водные процедуры, как его ни приучал его к этому делу Док. Но теперь вдруг подумал, что сейчас окончательно смывает с себя все, что связывало его с покинутым навсегда местом. Он попытался проникнуться этим ощущением – и ничего не почувствовал. Лишь пустота и усталость – это все, что осталось после долгого и опасного перехода.
На выходе из душевой он замер, мокрый, смущенный, будто застигнутый врасплох коварным врагом: перед ним стояла та самая женщина, протягивая ему стопку чистого белья и чужой одежды. Выражение ее лица оставалось все тем же, и это несколько успокоило гостя. Он запоздало прикрылся полотенцем и принял из ее рук одежду, сбивчиво пробормотал «спасибо». Женщина тихо исчезла, а он принялся натягивать на себя шмотки. Те пришлись по размеру, но все-таки, казались непривычно тесными, в отличие от неизменных широких штанов из крепкой негорючей ткани и просторной непромокаемой куртки. В этих потрепанных джинсах и рубашке в клеточку он чувствовал себя каким-то незащищенным, словно голым посреди сталкерского кабака, и это было совсем уж новое и не слишком приятное ощущение.
Тем временем за окном светлело, и женщина поплотнее задернула шторы. Проводник, тоже успевший переодеться в какой-то нелепый костюм, отчего потерял большую часть своей «крутости», сказал раздельно:
– Жди меня здесь. Никуда не выходи и во всем слушай Наталью.
Бука молча кивнул в ответ. Он и без того ощущал робость перед этим новым миром с незнакомыми порядками и красивыми женщинами. Проводник обменялся с ней каким-то напряженным, пронзительным взглядом и вышел. За окном заскрипели ворота. Откашлявшись, завелся «УАЗик», прогрелся – и укатил куда.
– Вы, наверное, устали? – неожиданно раздался глубокий бархатистый голос. – И наверняка голодны.
Бука не сразу понял, что с ним разговаривает эта женщина. Но нашел в себе силы и ответил:
– Ну… Есть немного.
– Тогда пойдемте, позавтракаем.
Бука послушно поплелся за Натальей в небольшую чистенькую кухню. Через несколько минут, забыв о первом смущении, он вовсю уплетал яичницу с кусками свежего, ароматного хлеба. Такого он не ел никогда в жизни: откуда в Зоне – свежий хлеб? Еще он с невероятным наслаждением потягивал сладкий, как патока, чай. Сладкое в любом виде – его единственная и главная слабость в пище. Док договорил, что это как-то связано с особенностями его метаболизма: обостренные чувства потребляют огромное количество углеводов. Может, оно и так, но без сладкого вполне можно было впасть в депрессию, а что еще хуже – потерять «чувство Зоны» и нарваться на элементарную аномалию.
Наталья сидела напротив, внимательно наблюдая за жующим гостем.
– Скажите, – неожиданно произнесла она. – А это правда – что вы никогда не покидали Периметр?
Бука замер с набитым ртом, медленно дожевал, проглотил. Пробормотал:
– Да, так оно и есть. А что?
– Ничего… – произнесла женщина, не отрывая взгляда от Буки, словно он был каким-то диковинным зверем. – Необычно это. И вы… Вы вправду ушли навсегда?
– Правда.
– И не собираетесь возвращаться?
– Нет. А зачем?
Впервые на лице Натальи появилось новое выражение: похоже, это было удивление.
– Ну, как же… – проговорила она. – Ведь все возвращаются. Хабар, легкие деньги, адреналин. Сталкера ведь всегда тянет обратно – в Зону, как убийцу на место преступления. Что ты ним ни делай – а хлебом не корми, лишь Зону подавай…
В голосе Натальи теперь чувствовалась досада и горечь. Бука плохо разбирался в интонациях и чувствах, тем более – женских. Он просто пожал плечами и сказал:
– Ну, я же не сталкер.
– Не сталкер? – недоуменно переспросила Наталья. – Что ж вы там делали?
– Жил, – просто сказал Бука. Уставился в тарелку, ковырнул вилкой недоеденную яичницу. – А что здесь такого?
– Ну… – протянула Наталья. Теперь она смотрела на Буку совсем другим взглядом, в котором уже не было того первоначального равнодушия. – Странно это как-то: жить в Зоне и не быть сталкером…
– Я просто родился там. И вырос, – сказал Бука. Он не удержался и снова потянулся к кружке. Наталья, будто спохватившись, торопливо подлила ему чаю, пододвинула сахарницу и миску с печеньем. – А теперь решил уйти. Навсегда.
– Вы прямо эмигрант какой-то, – удивленно сказала женщина. Бледно улыбнулась. – Надо же – эмигрант из Зоны… В первый раз про такое слышу.
– А вы много знаете о Зоне? – почему-то немного обидевшись, поинтересовался Бука. Слово «эмигрант» он слышал впервые, и чем-то оно ему не понравилось.
– Я жена сталкера, – тихо сказала женщина. Таким тоном, словно это все объясняло.
– А… – протянул Бука, неопределенно махнув рукой. – Это ваш муж?
Надо же – он ведь до сих пор так и не узнал имени проводника. И, похоже, тот не слишком-то стремился познакомиться.
– Что? – Наталья вскинула брови. Помрачнела, покачала головой. – Нет. Мой муж там…
Она кивнула куда-то в сторону, и даже объяснять не потребовалось: указывала она в сторону кладбища.
– Он погиб, полгода назад. Умер – едва вернулся с очередной вылазки. И никто так и не понял от чего. Знаете, как это бывает у сталкеров?..
Женщина взяла с подоконника пачку, достала сигарету, закурила, задумчиво глядя в никуда. Бука
