Но не сделав и десятка шагов в обратном направлении, Островцев понял:
возможная история, с убийством, со скандалом, не для него, потому что он - трус.
Просто трус.
Безжалостный в своей простоте вывод ошеломил Андрея. Он покачнулся, и
если бы не подвернувшийся ствол дерева, полетел бы с обрыва в реку. Сухие
рыдания сотрясли его грудь. Прислонившись к плакучей иве, Островцев плакал
из-за женщины, которую никогда не любил.
Неподалеку ревели мотоциклы, визжали купающиеся девицы, пьяно
горланили байкеры.
Бомбила остановил «волгу» у железнодорожной платформы в Обнинске.
Повернул к Андрею загорелое лицо.
Островцев полез в карман плаща. Так. Банка пива. Денег нет.
Бомбила нахмурился.
-Секунду, - сказал Андрей.
Поставил на колени портфель, расстегнул. Повернулся спиной к водителю.
-Держи.
Бомбила вытаращился на протянутую купюру.
-Сдачи нет.
-Не надо сдачи.
Островцев вылез из машины. Горят фонари, вокруг маршруток и автобусов
– вечерняя суета. Свистя, проследовал экспресс на Калугу.
Андрей открыл пиво, хлебнул. Третья банка за вечер… Он постоял, глядя,
как мечутся у фонаря мотыльки, и вернулся к припаркованной «волге», в которой
шумело радио.
-Слушай.
Бомбила крутанул регулятор звука.
-Да?
-Есть тут ночной клуб?
-Есть.
-Вези.
Островцев уселся рядом с водителем, пиво из банки выплеснулось на пол.
CRAZY HORSE - точно великан накарябал красными чернилами. Перед
входом – искусственные пальмы, освещенные зелеными фонарями.
Андрей открыл массивную дверь и вошел.
В холле, задрапированном синим бархатом, стоял секьюрити. Приглушенно
звучала музыка.
-Сегодня по приглашениям, - неприветливо сообщил охранник.
Островцев протянул заранее заготовленную купюру. Секьюрити спрятал ее
в нагрудный карман, пожал плечами:
-Проходите.
Музыка оглушила. Казалось, она доносится отовсюду, даже из-под пола, на
котором танцевали в полутьме какие-то люди. Помещение пронизывали
мечущиеся лучи изумрудного, красного и желтого цвета. По обе стороны танцпола
– прозрачные шары, подсвеченные прожекторами, в которых извивались под
музыку голые девушки.
Пахло сигаретным дымом и духами. Андрею стало не по себе: он раньше
не бывал в подобных заведениях. Заметив бар, направился к нему, сжимая в
запотевшей ладони ручку портфеля.
-Что будешь? – крикнул бармен.
-А что … посоветуешь.
-Это зависит от того, есть ли у тебя бабки.
«Бабки? А, деньги…»
-Есть бабки.
-Тогда – мохито.
-Давай.
Бармен занялся приготовлением коктейля. Андрей повернулся к танцполу.
-Скажите, горячо? - закричал кто-то. Толпа ответила мужскими и женскими
возгласами.
-Ледиз энд джентльмэнз, дамы и господа, разрешите представить вам. Ди-
джей Солярррррис!
Танцпол зашелся в экстазе.
-А ю рейд?
Музыка - громче и быстрее.
Андрей уловил запах мяты, повернулся к бармену.
-Твой мохито.
Принял холодный бокал, взял в губы трубочку. Отпил. Ого! Приятно.
-Еще.
Бармен ухмыльнулся.
-Слушай, я вижу, ты здесь впервые, - бармен, перегнувшись через стойку,
смотрел на Андрея. – А бабло у тебя водится.
Островцев кивнул.
-Водится, да. Эта сука с жильцом спуталась. Шлюха.
Андрей сбивчиво рассказал бармену про Анюту; тот слушал вполуха.
-Слышь, братан, тебе надо расслабиться, - крикнул он, когда Андрей умолк.
– Возьми вот это.
Протянул Островцеву белый кружочек. Таблетка.
-Что это?
-Это – кайф. Проглоти, узнаешь.
«Наркота», - мелькнуло где-то на окраине сознания. Андрей поднес
таблетку ко рту, замер на мгновение и проглотил.
Ему казалось, что он чувствует себя ясно, не ощущая ничего, кроме
эйфории. Но главное, в нем появилась внутренняя сила. Волшебное ощущение.
Оставив портфель у бара, Андрей шагнул на танцпол.
Лучи музыки пронизывали его насквозь.
Островцеву стало жарко, он сбросил плащ, оставшись в рубашке. Чьи-то
руки обнимали его, и он обнимал кого-то.
Люди, что танцевали вместе с ним, были в эту минуту самыми близкими для
Андрея, самыми родными. Ему хотелось сделать что-то для них. Достать с неба
луну, повернуть время вспять, остановить память…
Он, пошатываясь, сошел с электрички на темной платформе. Родинка, его
полустанок. Мрачно и тихо: окна не светятся, не слышно густого шума лесопилки.
Посмотрев, как гаснет вдали желтое пятно поезда, Андрей побрел по
знакомой улочке – серой, как шкурка мыши.
