словами. А Гриневский торчал на дороге, как перед расстрелом. Ему очень хотелось поднять руки вверх, но он вяло улыбнулся и поклонился, как это делают японцы.
— Здравствуйте! А мы вот тут приехали.
— Вижу, что приехали. Я — полковник запаса Мостовой, сосед покойника Собакина. А вы кто такие?
— Мы? Странный вопрос! Мы, товарищ Мостовой, из Москвы. Я — нотариус Гриневский. А у ворот — Галина Тарасовна. Она врач! Очень, кстати, хороший доктор.
— Это мы проверим, какой она доктор! Попрошу предъявить документы. По какому, так сказать, праву вы врываетесь на дачу покойного академика.
— У нас все законно! Вот мой паспорт, вот завещание Собакина. И сейчас будут документы госпожи Яремчук, новой хозяйки этого домика. Галина! Покажи свой паспорт. Тут товарищ полковник интересуется.
Калитка, наконец, открылась, Яремчук развернулась, улыбнулась и, роясь на ходу в сумочке, приблизилась к человеку с ружьем.
— Здравствуйте, сосед. У вас очень грозный вид. Вы на самом деле настоящий полковник?
— Бывший полковник.
— А я слышала, сосед, что бывших полковников не бывает. Теперь мы будем жить рядышком. Нам надо познакомиться поближе. Вы не против?
— Нет. Мне даже приятно.
— Это не все! Потом будет еще приятней. Мы пойдем, полковник, а вы пока нас охраняйте. У вас такая красивая винтовка.
— Это вообще-то ружье. Двустволка.
— Еще лучше! Два ствола — очень надежно и как-то даже пикантно.
Когда Феликс с Галиной скрылись за воротами, Мостовой отошел к своему дому, прислонил к забору ружье и вытащил сотовый телефон.
— Это ты, Савенков? Они уже в доме! Странная парочка. Я даже документы у них проверил… Нет, все нормально! Я работал, как бдительный сосед. Нотариус — трусливый слабак. А вот Галина — первоклассная стерва. Ладно, Савенков. Я буду рядом, в своей машине. Начинайте работать. До связи!
Штабная «Газель» стояла в тупиковом переулочке, выходившем в овраг. Место не самое удобное, но зато ближайшее к нужному дому, к родовому гнезду Собакиных.
Олег и Варвара стояли около той самой дырки в заборе, где свободно раздвигались две доски.
Таким образом, место операции было окружено, если вообще четыре человека могут блокировать участок в двадцать соток.
В «Газели» было душно, но весело. На трех экранах показывали цветное кино со звуком. Собственно говоря, две камеры оказались лишними. Галина зашла в спальню лишь затем, чтоб переодеться. И только потому, что там было большое зеркало. А Феликс нацепил рабочую одежду в большой комнате.
В кабинет они вообще не заходили.
Основное действие разворачивалось в гостиной, где были лавки, иконы и печь с изразцами.
На огромном струганном столе Гриневский аккуратно разложил инструмент — молотки, стамески, топор, дрель и набор зубил.
Потом Феликс вытащил план, достал маркер и подошел к печи. Он долго считал изразцовые плитки, а потом решительно нарисовал прямоугольник на высоте около двух метров. Вероятно, что здесь предстояло сверлить и долбить. С первого взгляда было очевидно — для таких работ его роста не хватает.
Пошли искать стремянку, но этого устройства в доме академика не нашлось.
Пришлось подтаскивать лавки и балансировать на шатком основании.
Галина страховала мужа, упираясь руками в его бедра.
Все это походило на вандализм! Неумелой рукой Гриневский не откалывал красивые плитки старой печи, а крушил их, как варвар. Савенков злился, но ничего не мог поделать.
Феликс испробовал молоток со стамесками, топор и дрель. Но ему понравилось долбать по печи зубилом и маленькой кувалдой.
У Савенкова в наушниках слышались глухие удары, скрежет кирпича, звон плитки и бодрые, вполне цензурные междометия нотариуса на тему: «Эй, ухнем! Сама пойдет».
Гриневский совсем измучился, разрушая объект культурного наследия.
Издевательство над печью продолжалось около часа. Потом зубило провалилось в пустоту, и вскоре Феликс освободил маленькую нишу. Он пошарил в ней и обиженно вскрикнул, что коллекции здесь нет.
В тайнике лежала старинная Библия и лист бумаги.
Марфин увеличил изображение, как мог! Савенков прильнул к экрану, стараясь прочесть текст. Но у камеры не хватало пикселей, и буковки расплывались.
Кроме того, нотариус, стоя на шатких лавках, размахивал пожелтевшим листом и выкрикивал обидные слова в адрес Карла Фаберже и купца Собакина вместе с его потомками. По мнению Гриневского все они были мошенники, жулики и наглые прохвосты.
Поскольку Галина перестала поддерживать мужа, лавки стали трястись, и разозленный Феликс свалился на пол, ударив локоть и обе коленки. Он стал корчиться от боли и обиды. Потом заныл, отшвырнул Библию, а бумага отлетела в угол под иконы.
Врач Яремчук не бросилась лечить пострадавшего. Она подняла текст и стала внимательно читать, запоминая каждое слово.
Камера была направлена в центр гостиной, и угол, где сидела Галина, просматривался с трудом. Но для «жучка» Марфин приспособил лампаду, висевшую у икон. Слышимость была изумительная! Микрофон воспринимал даже шорох бумаги в руках врача Яремчук. Жаль, что она сама говорила мало и непонятно.
— Ну, и что ты ноешь? Ты, Феликс, бумагу прочитал?
— Прочитал. Мне больно! У меня обе коленки разбиты. И на локте ссадина.
— Это ерунда, Феликс! Не понимаю, почему ты старого Собакина ругал? Он прятал ценности надежно. Теперь ты знаешь, где коллекция?
— Знаю! Но сейчас меня не это волнует. Я буду хромать две недели! Но тебя, Галочка, это не колышет. Где твое сострадание? Где, наконец, твоя клятва Гиппократу?
Гриневский встал с пола, отряхнулся и сделал несколько шагов, коленки чуть болели, но не настолько, чтоб хромать.
Он присел два раза и застонал.
— Ну вот, суставы вспухли. А ты, Галя, даже не пожалеешь. Бездушная!
— И как мне тебя жалеть?
— Посади рядом, обними и жалей.
— Садись сюда, малыш. Я так думаю, Феликс, что коллекцию мы возьмем.
— Уверен! Есть трудности, но это дело техники. Важно — не спешить! И не торопиться. Я прав, Галина?
— Ты прав! А еще — нам нужна полная секретность. Эту бумагу сожги. Я запомнила ее дословно.
Гриневский неуверенно подошел к печи, смял лист, написанный купцом Степаном Собакиным, бросил его в печь, чиркнул зажигалкой и поджог.
— Это верно, Галя, нужна полная конспирация.
— И не только в разговорах с кем-то, но и между собой. Если нам надо посовещаться, мы пойдем с тобой в ванну, запремся и включим душ.
— И будем вместе мыться? Да?
Савенков плюнул, сорвал с себя наушники и бросил их на стол.
