– Опусти руки, что застыл, как Статуя Свободы. И тряпку из пасти можешь вытащить, мне твои кивки и мычания надоели. Только предупреждаю: начнешь опять орать, зубы выставлю! И рыпаться не советую, а то я могу повторить наши с тобой совместные упражнения. Хочешь повторить?
Взглянув на превратившиеся в обрубки собственные пальцы, Величев едва не взвыл от ужаса, замотал головой и закричал: 'Нет!'. Еще не родившись, вопль отчаяния умер в кляпе.
– Вот придурок,- удивился Артем и медленно и выразительно, словно разговаривая с иностранцем или умственно отсталым человеком, произнес:- Тряпку вытащи!
Рекомендацией своего мучителя Величев послушно воспользовался и аккуратно, очевидно, боясь еще больше повредить не зажившие, местами кровоточащие и погруженные в облака тупой, ноющей боли обрубки, извлек кляп изо рта и бросил его на пол.
– Другое дело…Язык функционирует? Говорить можешь?
Низложенный бригадир откашлялся, проглотил скопившуюся во рту слюну и ответил:
– Да.
– Замечательно. Теперь слушай меня внимательно…- мысли прыгали и вертелись не хуже китайских акробатов, сосредоточиться Артему было трудно, и он сам не знал, зачем ему понадобилась разговаривать с этим подонком. И главное – о чем? Для чего он в ванную вернулся? Собравшись с силами и согнав расшалившиеся мысли в кучу и построив из них некоторое подобие стройной акробатической пирамиды, Стрельцов решил, что он хотел напоследок Величева припугнуть.- Тебе, ублюдок, несказанно повезло. За то, что ты натворил, по-хорошему, надо наказывать жестко и в морг без разговоров определять, хоть по понятиям, хоть без… И еще помучить предварительно, порезать шкуру на ленты, что я вообще-то и хотел сделать, но, наверное, слишком много времени прошло, остыл, раздумал. Так что живи…- Стрельцов подарил собеседнику лучшую из своих злобных ухмылок, от которой адресата улыбки пробрала мелкая дрожь.- Надеюсь, мы с тобой больше никогда не увидимся. И тебе советую…не надеяться! Я ведь и обратно передумать могу.
Артем присел на корточки, заглянул Величеву в глаза и проникновенно прошипел:- А если, не дай бог, возникнет желание поквитаться, отомстить и прочее…лучше сразу в петлю лезь! Потроха вырву и жрать заставлю. И наши упражнения разминкой покажутся. Веришь мне?
– В-верю, верю,- заикаясь, проблеял Величев. Он завороженно смотрел в глаза мучителю и не в силах был отвести взгляд, словно Стрельцов его загипнотизировал.
– И еще, сразу расставим все точки… О том, чтобы исподтишка меня достать, тоже не мечтай. Ты можешь, конечно, в подворотне меня подкараулить, киллера нанять или дружков своих бандитских побить на расправу, только…как бы банально это не звучало, предупреждаю: если со мной что-нибудь случиться… тогда что? Книжки читал, кино смотрел? Правильно, тебе тоже хана. И заруби на носу, Сережа, жизнь – не кино, и я перед тобой не выделываюсь. А чтобы ты не подумал, что я пустыми угрозами бросаюсь, поясню: о том, кто виноват в смерти моей жены, известно ее брату и одному моему другу, – на ходу сочинил 'легенду' Стрельцов.- И еще я сегодня же им расскажу о наших с тобою…делах. Поэтому, случись со мной какая-то беда, они будут знать, кого к ответу призвать, для кого могилку копать. И, в отличие от меня, они с тобой миндальничать не станут. Для сведения: мой друг в Чечне в разведроте служил, повидал такого, что нам с тобой не снилось, и человека жизни лишить для него проблемы не составит. А шурин – отставник, ветеран Афгана и охотник бывалый, к тому же зол на убийц сестры невероятно. Окажись они здесь, пальчиками на руках дело бы не ограничилось. Так что тебе вдвойне повезло. Ситуацию улавливаешь?
– Д-да.
Судя по усилившемуся заиканию, страшная сказка про злого шурина и не менее доброго товарища- разведчика произвела должное впечатление на слушателя, слова упали на благодатную почву. От ужаса у Величева одеревенел язык. Если этот садист считает, что миндальничал, тогда от одной мысли о том, что могли натворить его безумные друзья-родственники, становится дурно.
Оценив реакцию бандита, Артем удовлетворенно хмыкнул. Неплохо для импровизации. Ведь персонажей страшной сказки для доверчивых бандитов он придумал только что. Ни друга – ветерана Чеченской войны, ни 'афганца' – шурина в реальной действительности не существовало. Один из приятелей Стрельцова в самом деле 'запятнал' биографию службой в горячих точках, но не в Чечне, а в Приднестровье, а братьев у Насти вообще не было. Ни охотников, ни 'афганцев', никаких. Только старшая сестра, которую при всем желании в категорию отставных военных не занесешь. Но о подобных мелочах Величеву знать не обязательно.
– И пойми, я тебя не запугиваю, это просто информация к размышлению, чтобы ненужной суеты не получилось. Вот, вроде бы все, что я хотел сказать…Сейчас я уйду, когда закрою дверь, можешь начинать отвязывать ногу, но сильно не спеши, будешь торопиться – еще палец может отвалиться. О, как я сказал, почти в рифму!- восхитился собственным перлом Артем, встал и направился к выходу.
– Да, кстати,- сделав пару шагов, он обернулся,- стволы и наручники я экспроприировал, такие игрушки тебе ни к чему. Не возражаешь?
– Не в-возражаю,- испуганно замотал головой Величев.
Артем неопределенно хмыкнул и вышел. Осмотревшись в коридоре и убедившись, что на первый взгляд (и на второй, и третий) ничего не забыл – хозяина берлоги предупредил, отпечатки стер, следы уничтожил,- он подобрал с пола пакеты с 'подарками' и прильнул к дверному глазку.
Посторонний (и не посторонний, впрочем, тоже) люд на лестничной площадке отсутствовал, оставленный в ванной комнате Величев покидать свое узилище тоже не спешил – можно было отчаливать. Стрельцов аккуратно, чтобы не заляпать ручку отпечатками, открыл дверь, выскользнул из квартиры, спустился по лестнице и плавной походкой, с видом никуда не торопящегося прожигателя жизни и бездельника, потопал прочь от гостеприимного бандитского логова. Хотя бдительных старушек во дворе не наблюдается – пересмена у них что ли или тихий час? – народу в окрестностях дома хватало. Рядом с подъездом гуляли молодые мамаши с чадами дошкольного возраста и околачивались лоботрясы лет тринадцати- четырнадцати. И возбуждать у народа интерес к собственной персоне резвыми пробежками Стрельцов не стремился. Спасибо, что пенсионерки его с пакетами в руках не 'сфотографировали', а то бы точно в воры-домушники определили.
Заворачивая за угол дома, Артем оглянулся. Как и ожидалось, никто его не преследовал, никто на него даже не смотрел. И в окнах Величевской квартиры – отсутствие движения. Очевидно, бандит внял доброму предупреждению и суетиться не стал. Неудивительно. Если Стрельцова самого мутило от воспоминаний о том, что он за последние два дня делал с Величевым, то каково тогда пришлось несчастному ублюдку? Едва ли Величев ныне в состоянии думать о мести, преследовании и прочей чепухе. Ему сейчас впору не об ответном ударе, а о квалифицированной медицинской помощи мечтать. Чем он, наверное, и занимается. Развязался, поди, уже болезный…
Артем ошибался. Величев не отвязал ногу от чугунного корыта, он и не начинал распутывать узлы. Серега сидел в той же позе, в которой его оставил Стрельцов, и не шевелился, опасаясь, что измывавшийся над ним психопат может вернуться. Величев боялся, что псих его обманывает. Сказал, что убивать не собирается и уходит, снял наручники, велел отвязываться, а сам просто издевается. Затаился в квартире и ждет, когда Серега, словно доверчивый дурачок, выйдет из ванной. И снова начнет тесаком размахивать. А Серега не дурачок, он психа провоцировать не будет, а пока тут на полу посидит тихонько.
Величев слышал, как открывалась входная дверь, но не верил своему счастью. И предпочитал не шевелиться. И мечтал он совсем не о медицинской помощи, а о том, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах больше не встречаться с человеком по фамилии Стрельцов.
ГЛАВА 11
На шикарном 'директорском' кресло, возвышающемся монументом над не менее грандиозным столом в просторном депутатском кабинете, вопреки обыкновению, никто не сидел. Хозяин кабинета, а по совместительству – стола и кресла, с хмурым видом прохаживался от окна до стены и обратно и слушал доклад своего главного охранника. Другие предметы мебели, в том числе бездонное, 'экзекуционное' кресло, тоже пустовали – в кабинете патрона Масальский предпочитал не задерживаться и…не
