всегда можно превратить в относительное «нет», что почти соответствует доброжелательному «да». Главную роль в этом обычном для Турции превращении играет слово «бакшиш». Через десять минут въезжаем на паром, заменяющий мост между двумя частями света. Следом за красной въезжает и синяя машина. Все идет как по маслу, вскоре палуба до отказа набита автомобилями. И вот уже поднимается трап, соединявший до сих пор паром с причалом, — в этот самый момент машинист, сидящий в рубке на первой палубе, отделил нас от Европы. Пятнадцать часов две минуты.
Спустя одиннадцать минут мы уже вступили на землю Азии.
Встреча с Азией
Выбравшись из улочек Ускюдара, наши машины выехали на открытую местность. Азия встречает нас сушью, жарой, желто-бурым цветом. Черная лента нового асфальта длинными волнами перескакивает с холма на холм, солнце бьет в глаза, отражаясь от камней, от земли, от засохшей травы. Кажется, будто эти первые километры «Восточной страны» — Анатолии (от турецкого «ана доли») — умирают от жажды.
И дорога пустынна, безлюдна, некого объезжать, некого обгонять, да и нас никто не обгоняет.
— Было бы хоть на что посмотреть! Ни людей, ни мащин, только холмы. Одному богу известно, зачем тут строят еще одну ленту шоссе. Для кого?
День этот был каким-то неполноценным. Два-три постоялых двора у дороги; два-три военных лагеря за охраняемым шлагбаумом; кроваво-красный диск солнца над горизонтом; мол, выступающий на стеклянную гладь Измитского залива; блестящие спины играющих дельфинов. И вот уже и вечер.
— Пожалуй, самое красивое, что мы видели за целый день, — это огромная повилика, ты обратил внимание? Колокольчики с ладонь величиной, розовые, фиолетовые… Да еще вечерняя песня у соседей. Когда я слушал ее, мне вдруг показалось, будто меня приласкали. И тот девичий голос как-то очень сочетался с морем, с закатом, со старенькой пузатой лодкой у мола.
Сколько раз в Стамбуле мы проклинали жалобные диссонансы турецких песен, столь чуждых нашему слуху! А здесь мы вдруг почувствовали, сколько в них чувства, волнения, трогательности. То, что еще вчера было для нас сумбуром из противных визгливых звуков, тут приобрело красоту и стройность. Видимо, эта песня рождена для здешних мест, и хороша она только у моря, в степи, на широких просторах Анатолии.
Хорошо бы сегодня оставить фотоаппараты в футлярах и, избежав всех соблазнов, попытаться подъехать как можно ближе к Эгейскому морю. Измит — военный порт, окрестности его обнесены колючей проволокой, всюду на шоссе надписи: «Ясак бёлге». Значение их не пояснено ни в одном из дорожных знаков, которыми турецкий автоклуб украсил края своих дорожных карт. И не будь даже у нас под рукой турецкого словарика, все равно мы нисколько бы не сомневались насчет их смысла. Колючая проволока слева, колючая проволока справа, наблюдательная вышка, антенны радиостанций, полевой аэродром, одна караульная будка за другой. Словарик лишь подтверждает нашу догадку «Ясак» — это запрет, «бёлге» — зона. Впрочем, тут уже под турецкой надписью поместили и английскую того же содержания.
Мы вздохнули с облегчением, когда караульные будки и наблюдательные вышки, наконец, исчезли. Поистине неважно чувствуешь себя за колючей проволокой.
Необозримые просторы без селений, необозримые просторы без людей.
Еще вчера мы не хотели верить статистике, согласно которой площадь необрабатываемой земли в Турции год от года увеличивается. В 1953 году ее было двенадцать миллионов четыреста семьдесят восемь тысяч гектаров. В 1957-м — уже тринадцать миллионов четыреста шестьдесят две тысячи гектаров. Целых семнадцать процентов всей площади страны, куда больше, чем лесов, и в одиннадцать раз больше, чем оливковых рощ, виноградников и огородов всей Турции.
Голодный медведь не танцует
Эти маленькие постоялые дворы называются «локанты». Они есть всюду: у дорог, в городах, больших и малых, — оазисы, такие же важные и нужные, как и бензозаправочные станции. Существует турецкая пословица: «Голодный медведь не танцует». А чтобы танцевать, медведь останавливается в локанте.
В ней можно получить самое распространенное турецкое кушанье — пилав, тушенный на жире рис с примесью шафрана, перца и томатов. Всегда есть тут долма — перец, фаршированный рисом и мелко нарубленным мясом. И уж, конечно, шишкебаб — кусочки молодой баранины или козлятины, изжаренные на вертеле над раскаленным древесным углем. Владелец локанты нисколько не обидится, если вы, вместо того чтобы читать меню, отправитесь прямо на кухню. Ибо это национальный обычай: каждый гость имеет право видеть, как готовится его блюдо. Он может попробовать и то и другое, а затем указать, с какой сковороды чодать ему на стол.
Мы доедаем шишкебаб с баклажановым салатом в локанте «Ени». Со стены на нас смотрит султан Сулейман с угрожающе закрученными усами, с тюрбаном на голове. Рядом с ним, по соседству с портретом Ататюрка, — другой султан, еще более грозный.
Пора расплачиваться, хотя нет, постойте, мы еще спросим, нет ли здесь чего-нибудь мучного, например баклавы. До вечера далеко, кто знает, когда у нас будет время снова подкрепиться. Роберт идет в кухню на разведку.
— Баклава будет, ребята, — возвещает он через минуту.
Прошло десять минут, четверть часа. Официант дважды обошел наш стол, а баклавы все нет.
— Баклава вар? — вновь спрашивает Роберт, когда официант появился возле стола в третий раз.
Тот два раза мотнул головой вверх, присовокупив к этому краткое «йок», что значит «нет».
Один из шоферов, который был свидетелем всех предыдущих переговоров, встал из-за соседнего столика и на ломаном английском языке объяснил нам секрет турецких кивков. Кивнуть вниз — это значит сказать «эвет», выразить согласие. Кивнуть вверх — сказать «йок», «нет». Если же человек не знает, так это или не так, либо не понимает вопроса, он качает головой в обе стороны.
Вся локанта хохочет, видя этот наглядный урок кивания: еще бы, такое зрелище бывает тут не каждый день. А потом парни поднимаются из-за столов и идут провожать нас. Известное дело — шоферы, коллеги.
История повторяется
В тридцати четырех километрах от Балыкесира от шоссе ответвляется дорога вправо, в горы. Однако мы не замечаем этой дороги… вернее — нет, замечаем, очень даже замечаем, но решаем лучше уж не смотреть вправо и ехать дальше. Свернув туда, мы попали бы в Чанаккале. Туристский справочник сообщает о Чанаккале буквально следующее: «Военная зона, въезд строго воспрещен».
Дело в том, что под Чанаккале начинаются Дарданеллы, стратегический ключ к Проливам. В марте 1915 года союзнические армии англичан, французов, австралийцев, новозеландцев и индийцев численностью в семьдесят семь тысяч человек попытались высадиться здесь, но были вынуждены уйти несолоно хлебавши. После первой мировой войны Дарданеллы оставались демилитаризованными, но
