И нет мне прощения

доверял таким зыбким вещам, как внутренний голос) – возникло чувство, что она вне опасности…

– В данный момент я бы предпочел выпить кофе и съесть что-нибудь. В кафе, где вы только что были, чем кормят?

– Но мы ведь… Мы ищем Манон! Если вы пойдете завтракать, то мы потеряем как минимум полчаса! Алексей Андреевич, мы не можем себе этого позволить!

– Хорошая физическая форма есть залог успешного следствия!

– Нет, нет, мы же упустим время!!! Вы не можете, вы не имеете права!..

– Сынок, – вредным голосом произнес Кис, – ты уж позволь мне судить самому, на что я имею право, а на что нет!

Они еще некоторое время препирались, стоя на светофоре у пешеходного перехода и не подозревая, что их разногласия помогут им найти Манон…

…Манон открыла глаза из-за того, что луч солнца, проникший в щель между плотными занавесками, болезненно врезался ей между век.

Первое, что она ощутила, – непомерная жажда. Она, словно зная, где стоит бутылка воды, нашарила ее на полу и отхлебала половину от того, что в ней оставалось.

Стало немного легче. Голова болела невыносимо, но хоть жажду она утолила. Манон села на кровати.

…На кровати?

Она осмотрелась. Крошечная комната, довольно запущенная. Старые занавески, старое покрывало… И кровать старая: с шишечками. Дверь в комнатку неплотно прикрыта. Где она? Почему не дома?!

Выскользнув из кровати, она обнаружила, что одета в вечернее платье… В то самое золотистое платье, которое так шло к ее каштановым волосам с легкой рыжинкой… в котором она, кажется, была вчера в ресторане…

В ресторане?.. Ах, ну да, с Костей! Да, с ним, точно!

А теперь она где? У Кости? Не похоже, судя по убогому виду комнаты…

Ноги ее оказались босы. Кто-то снял с нее босоножки.

Она на цыпочках подошла к двери и тихо-тихо открыла ее пошире…

За ней оказалась другая комната. «Смежная», вспомнила она название такого устройства квартиры. Старая мебель, и, хоть толком не видно, но казалось, что пыльная. Стол со скатертью с бахромой, небольшой книжный шкаф, забитый до отказа, диван, покрытый ковром, на стене тоже ковер…

У Манон возникло ощущение, что она попала в прошлое. Она своими глазами никогда не видела жилья с коврами на стене и на диване, но видела их в кино о жизни советских людей в середине двадцатого века.

Манон помотала головой. Мысли немного путались. Она вернулась к кровати с шишечками, снова взяла с пола бутылку с водой и жадно прикончила ее. Похоже, она перепила накануне…

Накануне… На-ка-ну-не. Но ведь она была накануне с Костей в ресторане! Неужели она так много выпила?!

Много ли, немного, – это воспоминание никак не отвечало на вопрос, где она сейчас находится. Хоть и утро, – что понятно, раз солнце пробралось сквозь плотные занавески, – но в квартире царил изрядный мрак. Манон вглядывалась и прислушивалась до тех пор, пока слух ее не уловил тихий присвист. Астматический присвист чужого дыхания. Он исходил от дивана…

Только теперь глаза ее различили некоторую форму, похожую на человеческое тело… Небольшое такое тело. Под пестрым одеялом – или пледом? – сливавшимся по цвету с ковром…

В общем, на диване спал человек.

Она на цыпочках приблизилась. Одеяло было лоскутное. Манон знала – она очень многое знала благодаря своему увлечению искусством кино, – что при советской власти, в годы тотального дефицита, такие одеяла иногда шили женщины, даже не подозревая, что в это же время в Америке возникла бурная мода на лоскутные изделия. Наши шили не из-за моды – из-за нужды.

Из-под одеяла виднелась седая макушка. Вернее, лысинка, обрамленная венчиком редких седых волос. Старичок, значит… Как же она у него в квартире оказалась?!

Манон не имела ни малейшего представления. Но в данный момент она ломать голову над поиском ответа не хотела, испытывая лишь одно жгучее желание: уйти отсюда, вернуться к себе, домой!

Все так же на цыпочках, бесшумно, она вышла в крошечную прихожую и там обнаружила свои босоножки. Сумки, однако, нигде не видно. Старичок ее ограбил? Сумку спрятал в укромном месте?

Ох, какая чушь! Старенький тщедушный человек, он не мог на нее напасть! И потом, разве привел бы он ее к себе домой и спать положил, если бы ограбил?! Он ведь даже обувку с нее снял, милый какой…

В ее мозгу загрохотали вопросы: что случилось с ней после ресторана?! При чем тут старичок? Как и почему она у него очутилась на кровати с шишечками?

Вопросы были риторическими, ответа на них Манон не собиралась искать: чувствовала, что плотный туман в ее мозгу никаким усилием не развеять. Но они всплывали сами по себе, запретить им возникать она не могла – зато сумела отмахнуться от них ввиду полной безнадежности по части ответов.

Она тихо прошла на кухоньку, нашла там засаленный блокнот со списком покупок (большую часть из них представляли лекарства разного рода) и ручку, написала: «Спасибо за гостеприимство!» Затем вернулась в прихожую, наколола записку на крючок вешалки. Надев босоножки, она уж было собралась открыть дверь, как вдруг из комнаты раздался спокойный голос без всяких следов сна:

– Возьми с собой бутылку воды, дочка. На кухне на полу, подле балкона, стоят бутылки. Возьми, тебе сейчас только одно и нужно: отпиваться водой!

Захваченная врасплох, она вдруг ощутила, что ком подступает к горлу: она была готова заплакать от благодарности к этому старичку. Вернувшись к дивану, она тихо спросила:

– Вы не спите? Это не я вас разбудила?

– Не ты, дочка, – старичок откинул лоскутное одеяло и сел на диване. Он был в полосатой пижаме, застиранной до бесцветности. – Эта девушка по-другому зовется: Бессонница.

– Простите, мне так неловко… Как вас зовут?

– Петр Ефремович. А тебя как звать?

«Петр». Манон совершенно некстати, абсолютно не к месту вдруг вспомнила, как целовалась с Петей Ломовым. Даже щеки ее вспыхнули от неловкости. Или не от неловкости, а от…

– Манон.

– Ишь, имя у тебя какое красивое! И редкое. Как Манон Леско, аббата Прево, да?

– Верно, – она улыбнулась. – Хотя, скорее, как героиня оперы Пуччини.

– Мама твоя, значить (он так и произнес: «значить»), оперу любит? Коль тебя так назвала?

– Любит, – кивнула Манон. Рассказывать о своей маме у нее не было никакой охоты. – Вы меня привели к себе… А что со мной такое произошло, скажите? Почему я оказалась тут, у вас?

Старичок качнул головой неопределенно.

– Может, чаю тебе сделать, дочка?

– Спасибо… Но я бы домой предпочла…

– Это понятно. Я тебя не держу. Хотя гости редко у меня бывают, я б и рад поговорить-то… – увидев выражение лица своей гостьи, он поспешно продолжил, – но понимаю, тебе после всего этого домой, конечно…

– После чего, Петр Ефремович?! После чего «всего этого»?!

– Ох, прости, напугал я тебя! Я ж не знаю, на самом-то деле. Просто я тебя сразу заприметил: не та ты девушка, чтобы по ночам по бульварам шляться!

– Я… шлялась?

– Ну вот, опять я неловко выразился… Давай расскажу тебе по порядку. Дело вот как было, дочка: сидела ты на скамейке в своем красивом платьице и спала крепко. Я иногда по ночам гуляю, от бессонницы. У нас тут спокойно, полиция часто ездит, так что погулять старому человеку можно без опаски… Так вот, вышел я погулять и тебя увидел на скамейке: спала ты, милая, крепко. Может, у тебя драма сердечная приключилась и ты в вине решила ее утопить… Не думай, я не вмешиваюсь! Я старый человек, много жил, много видел и знаю, что иные раны души посильнее телесных бывают…

Манон попыталась сообразить, наличествовала ли у нее «рана души», но ответ на данный вопрос был,