– Я пойду с вами, мисс Софи. Его надо подготовить.
– Не могу я, няня. У меня так стучит в висках, что я наверняка скажу что- нибудь не то.
И все же она открыла дверь. Подле настольного канделябра сидел ее отец; затененный свет смягчал его резкие черты, – лишь седые волосы отчетливо выделялись на темно-красной коже кресла. Газета, которую он читал, выпала из его рук и валялась рядом на ковре. Он дышал ровно и глубоко.
В эту минуту Софи пришли на память слова из песни миссис Хеменс: [90]
Решив из царства снов призвать
Того, кто вдруг заснул,
Никто из нас не может знать,
На что он посягнул.
Но для отца, лишившегося сына, жизненный путь будет отныне не просто печальным, а гораздо более тяжким.
– Папа, – тихонько окликнула его Софи. Он даже не шевельнулся. – Папа! – уже громче позвала она.
Он вздрогнул и выпрямился в кресле, еще не совсем проснувшись.
– Подали чай? – спросил он и зевнул.
– Нет, папа. Случилось нечто ужасное, нечто очень печальное!
Он зевнул так громко, что не разобрал ее слов и не заметил выражения ее лица.
– Мистер Гарри не вернулся домой, – сказала няня.
Она никогда не обращалась к нему так прямо, и, протерев глаза, он с недоумением посмотрел на старуху.
– Гарри? А он и не мог еще прийти: он отправился на совещание по поводу этих проклятых забастовщиков. Почему ты так странно смотришь на меня, Софи?
– Ах, папочка, Гарри вернулся домой, – произнесла она и залилась слезами.
– Что это значит? – нетерпеливо спросил он, внезапно сообразив, что случилось что-то неладное. – Одна говорит, что он не вернулся домой, а другая говорит, что вернулся. Что за ерунда! Говорите сейчас же, в чем дело. Он что, поехал в город верхом? Лошадь его сбросила? Да говори же, дочка.
– Нет, папа, лошадь его не сбрасывала, – печально ответила Софи.
– Но он серьезно ранен, – вставила няня, желая дать определенное направление его тревоге.
– Ранен? Где? Когда? Вы послали за доктором? – забросал он их вопросами и поспешно поднялся, видимо намереваясь пойти туда, где был его сын.
– Да, папа, мы послали за доктором… Только боюсь… Мне кажется, что это бесполезно.
Секунду он смотрел на дочь и на ее лице прочел правду. Его сын, единственный сын, умер.
Он опустился в кресло, закрыл руками лицо и уткнулся головой в стол. Массивный обеденный стол красного дерева затрясся от его рыданий.
Софи подошла к отцу и обняла его за шею.
– Уходи! Ты ведь не Гарри! – воскликнул он. Но ее прикосновение заставило его очнуться. – Где он? Где его… – спросил он. Горе его было настолько сильным, что за две минуты глубокие борозды страдания прочертили его волевое лицо.
– Внизу, – ответила няня. – Его принесли двое полицейских и еще какой-то человек. Им хотелось бы поговорить с вами, когда вы сможете, сэр.
– Я могу и сейчас, – сказал он.
Встав с кресла, он слегка пошатнулся, но тотчас взял себя в руки и твердым шагом, словно солдат на ученье, направился к двери. Не дойдя до нее, он, однако, вернулся и налил себе вина из еще стоявшего на столе графина. Взгляд его упал на рюмку, из которой пил Гарри всего каких- нибудь два-три часа назад. Он глубоко, судорожно вздохнул и, овладев собой, вышел из комнаты.
– Идите-ка лучше к сестрам, мисс Софи, – посоветовала няня.
И мисс Карсон последовала ее совету. Она не могла еще заставить себя пойти взглянуть на умершего.
А няня направилась за мистером Карсоном вниз. Там на столе, за которым обычно обедали слуги, лежал умерший. Люди, принесшие его, сидели подле огня, а вокруг стояли слуги и смотрели на покойника.
Покойника!
Двое-трое плакали; некоторые перешептывались, – и тон их голоса и каждое движение были отмечены той особой печатью, которую накладывает присутствие смерти. Когда вошел мистер Карсон, они отступили в глубину комнаты, уважая его горе.
Он подошел и долго, любовно смотрел на мертвое застывшее лицо, потом нагнулся и поцеловал сына в еще розовые, как при жизни, губы. Полицейский стоял рядом в ожидании вопросов. Но мистер Карсон не мог пока думать ни о чем, кроме того, что сын его мертв. И лишь потом он начал сознавать, что он не просто мертв, а, возможно, убит.
– Как он умер? – спросил он наконец с тяжелым вздохом.
Полицейские переглянулись. И один из них начал рассказывать. Услышав выстрел на Тэрнер-стрит, он бросился туда. Мистер Карсон хорошо знал этот глухой переулок, которым можно было напрямик пройти к калитке его сада, а у Гарри был ключ от нее. Свернув в переулок, полицейский услышал шаги убегающего человека, но вечер был такой темный (луна еще не взошла), что в двадцати ярдах ничего нельзя было разглядеть. Он даже испугался, когда наткнулся на тело, лежавшее поперек дороги, у самых его ног. Он засвистел. На помощь прибежал другой полицейский, и при свете фонаря они разглядели, кто убит. Они думают, что он был уже мертв, когда они его подняли, так как он ни разу не пошевельнулся, не произнес ни слова, ни разу не вздохнул. Об убийстве сообщено начальнику полиции, который, по всей вероятности, скоро сам прибудет сюда. Два или три полицейских все еще осматривают место преступления в поисках следов убийцы. Рассказав все это, полицейские умолкли.
Мистер Карсои внимательно выслушал их, не отрывая глаз от мертвого сына.
– Куда попала пуля? – спросил он, когда они кончили свой рассказ.
Полицейский приподнял густую прядь каштановых волос, открыв небольшой синяк (который с трудом можно было назвать отверстием – так плотно затянулась ранка) на левом виске. Меткий выстрел – а ведь вечер был такой темный!
– Убийца стрелял, должно быть, чуть ли не в упор, – заметил один из полицейских.
– И зашел так, чтобы видеть его на фоне неба, – добавил другой.
Люди, стоявшие у двери, вдруг расступились, и на пороге появилась несчастная мать.
Она услышала в доме какой-то непонятный шум и послала горничную (с которой она охотнее проводила время, чем со своими благовоспитанными дочерьми) узнать, что происходит. Но горничная либо забыла про поручение, либо боялась возвращаться, и, не выдержав, миссис Карсон сама спустилась вниз и пришла на гул голосов в людскую столовую.
Мистер Карсон обернулся, но он не способен был покинуть мертвого ради
