— Это карета Джона Лэнгли.
Она взяла меня за руку и придвинулась ближе. Мне показалось, что она даже зажмурилась от удовольствия.
— Войдем в дом, я расскажу тебе.
Как только я закрыла дверь, она сказала:
— Все в порядке, я видела его, и все устроилось. Мы переедем к нему на Коллинз-стрит и будем жить там, пока не родится ребенок. Он заплатит долги.
Роза избегала смотреть на меня и непрерывно ходила по комнате, посмотрела в зеркало, переставила мою корзинку для шитья, даже заглянула в кастрюлю.
— Роза, сядь, пожалуйста, и расскажи мне все по порядку. Как ты можешь сосредоточиться, если порхаешь по комнате, как птичка.
Она нехотя села.
— Мне не надо сосредоточиваться. Я же сказала тебе: дело сделано. — Ее лицо потемнело от возмущения.
— Как он тебя принял?
— В общем, неплохо. — Она нетерпеливо пожала плечами. — Впрочем, какая разница? Ты можешь знать правду. Он был вежлив, но обращался со мной, как со случайным прохожим на улице, которого ему никогда в жизни уже не придется встретить. Он смягчился после того, как мы немного поговорили. Я напрямик рассказала ему о долгах. Сказала, что им с Томом пора помириться, что Том должен помогать ему в делах. Он не ответил ничего — ничего, понимаешь, Эмми, пока я не сказала о ребенке. После этого все закончилось очень быстро. Как будто мы заключили сделку. Да, я думаю, это была сделка. Он должен иметь право голоса там, где дело касается ребенка, — образование, воспитание, в общем все такое. А мы, — ее голос дрогнул, — мы будем обеспечены. Дом, содержание, выезд. А после рождения второго ребенка он пообещал даже поездку в Лондон.
— Второй?..
— Второй ребенок, Эмми. Так он сказал. А я согласилась. Я была согласна на все. — Ее лицо вдруг искривилось, губы задрожали. — Господи, Эмми, как я расскажу все это отцу?
— Никак. Вообще ничего не говори. Зачем взваливать ему на плечи еще и твои проблемы? Разве ему их и так не достаточно? Ты просто скажешь, что в будущем вы с Томом планируете поселиться с Джоном Лэнгли. Отцу хватает позора от бесконечных сплетен о ваших с Томом долгах в Балларате. Разве надо это усугублять тем, что вы еще не можете быть и родителями собственного ребенка? Вы пошли на соглашение с Джоном Лэнгли, и у вас не будет болеть голова о том, как заплатить за крышу над головой, за еду, даже за новую рубашку, которую ты купишь, не имея в ней необходимости. Ты сама взвалила на себя ношу — неси ее и не скули. Это дело на твоей совести. И не пытайся делить этот груз с кем-нибудь — ни с отцом, ни с Ларри, ни со мной.
Она села, положив руки на колени. Она была очень бледна, но, казалось, сейчас лучше владела собой. Она не выглядела девочкой из прошлого. Она была на третьем месяце беременности и слегка пополнела, но эта полнота не нарушила правильных пропорций ее фигуры и очень шла ей. Она стала зрелой женщиной, по-моему, даже более красивой, чем до замужества. Не удивительно, что Джон Лэнгли так откровенно говорил о втором ребенке. Роза была создана для того, чтобы рожать детей. Думая о детях, которых эта женщина произведет на свет, я не жалела о том, что она послушалась меня. Другие руки будут кормить ее детей и заботиться о них, а она будет рядом, чтобы отдать им ту любовь, которую сможет. Или, как она считала, чтобы они любили ее.
— Знаешь, Эмми, ты счастливая, — сказала она, внимательно осматривая комнату.
Я решила, что она насмехается над простотой этой комнаты, почти бедностью, и почувствовала, что краснею.
— Что ты имеешь в виду — счастливая?
— Я имею в виду все это. Ведь этого для тебя достаточно, не так ли? Ты не хочешь ничего, кроме этой жалкой лачуги в конце грязной аллеи? Ты довольна тем, что у тебя есть. У тебя достаточно кастрюль и сковородок, есть одно или два платья на смену, и хватит. Ты счастливая. Ты родишь ребенка, и этого тоже будет достаточно. Ты не затрудняешь себя тем, чтобы хотеть чего-то еще.
Она медленно встала, голос был сух и спокоен.
— И у тебя есть Адам. Мы не должны забывать этого. У тебя есть твой Адам.
Пока она шла к двери, я смотрела ей вслед. Я не провожала ее. Она была переполнена ненавистью и казалась воплощением зла. Я хотела, чтобы она ушла. Она нарушила, уничтожила покой моего дома.
— Я должна вернуться к Тому, — сказала она так же спокойно. — Бедный Том, он еще не знает, что я устроила. — Уже взявшись за ручку двери, она остановилась. — Разве не забавно, Эмми, что некоторых людей зовут бедными, как бы они ни были богаты. Я имею в виду Тома. Он бедный и будет таким всегда. Странно, но три месяца назад я не задумывалась об этом.
Глава четвертая
Случилось так, что впервые я попала в дом Джона Лэнгли не как жена Адама, а как подруга Розы Лэнгли. Даже после того, как она покинула мой дом, наговорив много гадостей, я была уверена, что мы будем продолжать дружить. Хотя внутри меня все восставало против нее, но Роза была из семьи Мэгьюри, от которых я никогда не смогу отказаться.
И я приходила по ее зову. Я приучила себя забывать все те ужасные вещи, которые говорила Роза. Я видела, что имею на нее влияние, причем большее, чем семья и Том, и пользовалась этим, чтобы заставить ее делать то, чего она не хочет, и вести себя так, как подобает жене Тома Лэнгли. Не знаю, почему Роза принимала меня в этой роли, возможно, из-за одиночества, а может, из страха совсем потерять связь с Адамом. Но какими бы ни были причины, роли были уже распределены, и каждый получил свою. Видит Бог, я не хотела этого. Меня все еще преследовала мысль, что Роза может отнять у меня Адама, и я с радостью держалась бы от нее подальше. Но я так многим была обязана Кэйт и Дэну.
Не прошло и часа, как Роза покинула мой дом, и я получила от нее записку с выражением сожаления и раскаяния. Она всегда знала, чем обезоружить меня, как поколебать мою уверенность. Записка была туманной. Я думаю, если ее спросить, в чем она раскаивается, Роза не смогла бы ответить. А еще там была приписка: «Пожалуйста, приходи помочь мне перебраться к Лэнгли, мы едем завтра».
И я пошла. Естественно, это было глупо, но я уже начинала привыкать к роли дуры, когда дело касалось Розы.
Главным образом я должна была служить ей поддержкой в первой битве с домашним хозяйством Лэнгли. Когда я приехала, все было упаковано только наполовину. Два чемодана и полотняный саквояж должны были вместить пожитки, для которых не хватило бы и пяти чемоданов. Даже за те два дня, которые она провела в Мельбурне, Роза умудрилась сделать множество ненужных покупок, свертков и корзинок. Одно было бесспорно: Роза не признавала полумер. За ними приехала карета от Лэнгли, но Тому пришлось заказать еще кеб для багажа.
Когда возле особняка Лэнгли открыли дверь кеба, коробки и пакеты посыпались оттуда, как ненужный хлам. Роза, казалось, и не заметила этого. Она не стала ждать, пока Том поможет ей выйти. У открытой двери стояла Элизабет Лэнгли. Вообще ее имя было миссис Таунсенд, но в Мельбурне все ее звали только Элизабет Лэнгли. Я знала, что она тоже предпочитала это имя. Девушка была высокой, как и Том, хорошо сложенной и очень красивой. На ней были весьма простое платье с короткими рукавами и скромная без орнамента юбка. Она больше походила на гувернантку, чем на хозяйку этого шикарного дома.
Наступал вечер, самое аристократическое время на Коллинз-стрит. Я думаю, что только для тех, кто, возможно, наблюдал за сценой встречи, Элизабет наклонилась и чмокнула Розу в щеку. Но ее глаза не были дружелюбными. Тома она поцеловала с большей теплотой.
— Здравствуй, Том.
