вместе в Сан-Франциско, Адам. У нас будут деньги — я продам свои драгоценности. — Она неистово трясла его за руку. — Пойми же, это возможно.
Он взглянул на нее, его лицо было жестким и суровым.
— Ты бы сделала это для меня, Роза? Ты до конца ведешь свою игру. Ты хочешь доказать, что каждый мужчина поблизости — твой, не так ли?
Она слегка отшатнулась от него.
— Что ты говоришь? Разве ты не понимаешь, что ты единственный. Ты один, кого я когда-нибудь любила. С самого первого взгляда.
Он покачал головой.
— Ты не понимаешь, что делаешь.
— Нет, понимаю, — сказала она с торжеством. — Я вполне понимаю, что делаю. — Она приподнялась на цыпочки. — Поцелуй меня! Поцелуй меня, Адам!
Казалось, он колебался одну-две секунды, но наконец наклонился, приблизил свои губы к ее губам. Казалось, их тела слились в одно. И тут я обрела язык.
— Ну, Адам? Ты собираешься сделать так, как она говорит? Ты берешь ее с собой?
Они отпрянули друг от друга. Удивление на лице Адама длилось миг, после которого на его лице не осталось и тени смущения. Он ответил мне сразу.
— Нет, Эмми. Можешь мне не верить, но даже если бы ты не вошла в этот момент, я не взял бы ее с собой.
Он протиснулся мимо Розы и повел за собой коня на поводу. В дверях он остановился и снова обратился ко мне.
— Мне трудно найти слова извинения, Эмми. Слова теперь ничего не значат. Могу только сказать, что обидел тебя не нарочно.
И вскочил на лошадь. Я стояла, глядя ему вслед, думая о том, что он сказал, и наконец повернулась от залитого солнцем двора к тому месту, где в тени конюшни все еще стояла Роза.
— Не могу сказать, что я перед тобой не виновата, Эмми. Это было бы неправдой. Если ты не явилась бы, он был бы моим… да, он был бы моим — я добилась бы этого.
— Ты не понимаешь Адама, — сказала я как можно спокойнее. — И никогда его не поймешь. Он снова ускользнул от тебя. Ты потеряла его, Роза.
Она покачала головой.
— Нет, не потеряла. Я не потеряю его до тех пор, пока мы оба живы. Адам — часть меня, а это потерять нельзя.
Я отвернулась от нее и пошла по дорожке за Адамом. Я покорно прощалась с ним под взглядом Джона Лэнгли, и наши губы встретились без видимого трепета. Адам приподнял шляпу в прощальном приветствии, а я с веранды смотрела на него, пока он не скрылся из виду. И то, что оставалось от Эмми Браун, ушло с ним, все то глупое, полное надежд, наивное — что было в девочке, встретившей и полюбившей его на прииске.
Я стала наконец женщиной, полностью изменившейся и знавшей, что ждет ее впереди. И сказала Джону Лэнгли:
— Я хотела бы поговорить с вами. У меня есть предложение.
Книга третья
1862 год
Глава первая
Каждый вечер я работала так, что, казалось, само время не успевало за мной, чтобы покончить с бумагами на моем рабочем столе до того, как придут дети. Я пила кофе, они ели пирожные, пили молоко и рассказывали о том, как провели день. Если не было посетителей, я возвращалась с ними домой, и мы вместе шли в комнату для занятий. Я помогала купать их и немного читала им перед сном. Иногда Бен Сэмпсон или Лоренс Клей хотели обсудить какие-то вопросы со мной, и мне приходилось задерживаться. Иногда Джон Лэнгли давал какие-то поручения, хотя он редко отнимал у меня время, посвященное детям. Я жила ради этой части дня — когда могла быть с ними, — и он это знал.
Бен Сэмпсон заглянул в мою комнату.
— Миссис Эмма, миссис Джордж Хатауэй прислала записку, что завтра утром ей нужно выбрать материю на платье для бала у губернатора, и она будет признательна вам за помощь.
Его косматые брови были подняты, когда он говорил это, ожидая моей реакции. Я закончила колонку цифр, прежде чем ответила ему.
— Это значит, что мы оба проведем два часа в магазине, прежде чем она решит, что какая-то ткань стоит ее денег. Порой я задаю себе вопрос, стоит ли овчинка выделки, — я имею в виду время и беспокойство.
Он хотел немного посплетничать, поэтому прошел в комнату.
— Ну, теперь-то уж вы знаете наверняка, миссис Эмма. Она хочет получить лучший совет в Мельбурне о том, какой именно цвет в этом году самый модный и какой фасон нужно выбрать. Да и дюжина женщин будет смотреть, как миссис Джордж Хатауэй получает советы от миссис Эммы. Они расскажут об этом двенадцати дюжинам других дам, и мы продадим до ярда самое дорогое полотно.
Растирая онемевшие пальцы, я отвечала:
— Мне это нравится больше, чем сидеть здесь и подсчитывать пенни.
— Ну, если вам доставит удовлетворение эта мысль, то можете быть уверены, что одели добрую половину женщин, приглашенных на бал, продав им материю, кружева, веера, дав им советы относительно фасонов платьев и к какому портному обратиться.
— Да, это доставляет удовлетворение. Но это мне больше нравилось раньше, когда вы и я — только мы, больше никто — продавали каждый ярд ленты, вели дела и бухгалтерские книги, одним глазом посматривая на дверь в ожидании покупателя. Борьба мне нравилась больше, чем успех…
Он прервал меня.
— Вы — самая уникальная женщина в Мельбурне, Эмми, — сказал он. — И, черт возьми, это просто позор, что вы не будете танцевать на балу у губернатора. Если вы захотели бы, то могли бы достичь… вместо того, чтобы вкалывать на Джона Лэнгли.
Я покачала головой.
— Мои клиенты не хотят встречаться с торговцем мануфактурой в «Тоораке». Кроме того, я сама не хочу идти, вы должны это знать.
Он бросил на меня хмурый взгляд и потянул себя за кончик уса. — Вы работаете на износ, разрываясь между магазином, клиентами, детьми Лэнгли, да еще нервничаете из-за Мэгьюри.
— А что прикажете мне делать? Сидеть дома и вязать, Бен? Вы знаете, я так же мало гожусь для этого, как и Роза, 234 хоть и скрываю это лучше. — Пером я указала ему на стул у стола. — Вы не в духе оттого, что весна нынче слишком ранняя.
Он был не просто не в духе, а выглядел измученным. Бен так гордился своей мужественностью и болезненно воспринимал всякие намеки на возраст. Он красил волосы и усы, и я не могла осуждать его за это. В магазине Бен пользовался большим успехом у женщин.
Я дернула за шнурок звонка, и вошла Сьюзен Хиггинс, дочь моего лучшего друга — возчика из Лэнгли Лейн. Ей едва минуло семнадцать, и предполагалось, что она у меня обучается. Девушка всюду следовала за мной и пыталась научиться всему, что могла узнать.
— Сейчас я выпила бы чаю, Сьюзен. Принеси свежий чай, когда придут дети, и виски для мистера