рефлектированное качество именуется свойством. Вещь переходит в нем во внешность, но свойство в ней сохраняется. Через свои свойства вещь становится причиною, а причина состоит в том, чтобы сохранять себя, как действие. Но здесь вещь определена, лишь как покоящаяся вещь со многими свойствами, а не как действительная причина; первая есть лишь сущая в себе, а не есть сама полагающая рефлексия своих определений.
Таким образом, вещь в себе, как это выяснилось, есть по существу не только такая вещь в себе, свойства которой суть положение внешней рефлексии, но они суть ее собственные определения, через которые она относится определенным образом; она не есть некоторая находящаяся по ту сторону ее внешнего осуществления неопределенная основа, но дана в своих свойствах, как основание, т.е. как тожество с собою в своем положении; но вместе с тем она дана, как обусловленное основание, т.е. ее положение есть равным образом внешняя себе рефлексия; она лишь постольку рефлектирована в себе и есть в себе, поскольку она внешня. Чрез осуществление вещь в себе вступает во внешние отношения, и осуществление состоит в этой внешности; оно есть непосредственность бытия, и тем самым вещь подвержена изменению; но оно есть также рефлектированная непосредственность основания и потому вещь есть в себе в своем изменении. Это упоминание об отношении основания не должно быть, однако, принимаемо здесь в том смысле, чтобы вещь вообще была определена, определена как основание своих свойств; {82} вещность (die Dingheit) сама, как таковая, есть определение основания, свойство не отличено от своего основания и не составляет просто положения, а есть перешедшее в свою внешность и потому поистине рефлектированное в себя основание; свойство само, как таковое, есть основание, сущее в себе положение или, иначе, образует форму своего тожества с собою; его определенность есть внешняя себе рефлексия основания; а все целое есть относящееся к себе в своем отталкивании и определении, в своей внешней непосредственности основание. Вещь в себе осуществляется, таким образом, существенно, и то, что она осуществляется, означает, наоборот, что осуществление, как внешняя непосредственность, есть вместе с тем бытие в себе.
Примечание. Уже выше (1 ч., 1 отд., стр. 28) по поводу момента существования, бытия в себе, было упомянуто о вещи в себе, причем было указано, что вещь в себе, как таковая, есть не что иное, как пустое отвлечение от всякой определенности, о коем, конечно, нельзя ничего знать, именно потому, что оно есть отвлеченность от всякой определенности. Поскольку, таким образом, вещь в себе предположена, как неопределенное, то всякое определение падает вне ее, в чуждую ей рефлексию, к которой она безразлична. Трансцендентальный идеализм признает за такую внешнюю рефлексию сознание. Так как эта философская система перемещает всякую определенность вещей, как по форме, так и по содержанию, в сознание, то с этой точки зрения во мне, в субъекте совершается то, что я вижу листья дерева не черными, а зелеными, солнце – круглым, а не квадратным, что сахар для моего вкуса сладок, а не горек, что первый и второй удар часов я определяю, как последовательные, а не как одновременные, а также, первый не как причину, ниже как действие второго и т.д. Это резкое изложение субъективного идеализма непосредственно противоречит сознанию свободы, по которому я знаю себя, напротив, как общее и неопределенное, отделяю от себя эти многообразные и необходимые определения и признаю их, как нечто внешнее мне, присущими лишь вещам. В этом сознании своей свободы я есть то поистине рефлектированное в себя тожество, которым должна быть вещь в себе. В другом месте я показал, что этот трансцендентальный идеализм не выходит за ограниченность я объектом, вообще за конечный мир, но изменяет лишь форму предела, остающегося для него абсолютным, перемещая лишь ее из объективной в субъективную область и делая определенностями я и происходящею в нем, как в вещи, дикою сменою то, что признается обычным сознанием за некоторые принадлежащие лишь внешним ему вещам многообразие и изменение. С теперешней точки зрения лишь противоставляются вещь в себе и ближайшая к ней внешняя рефлексия; последняя не определила еще себя, как сознание, а вещь в себе, как я. Из природы вещи в себе и внешней рефлексии оказалось, что это внешнее само определило себя, как вещь в себе, и, наоборот, стало собственным определением той первой вещи в себе. Существенная же недостаточность той точки зрения, на которой останавливается сказанная философия, состоит в том, что она {83}упорно удерживает на отвлеченной вещи в себе, как на окончательном определении, и противоставляет рефлексию или определенность и многообразие качеств вещи в себе; между тем как в действительности вещь в себе по существу имеет эту внешнюю рефлексию в ней самой и определяет себя, как причастную собственным определениям, свойствам, обнаруживает ложность определения себя, как отвлеченной вещи, как чистой вещи в себе.
Вещь в себе осуществлена существенно; внешняя непосредственность и определенность принадлежит ее бытию в себе или ее рефлексии в себя. Тем самым вещь в себе есть вещь, имеющая свойства, и тем самым суть многие вещи, отличающиеся между собою не по чуждым им соображениям, а через самих себя. Эти многие различные вещи состоят в существенном взаимодействии через свои свойства; свойство есть самое это взаимодействие, и вещь вне их есть ничто; взаимное определение, средний термин между вещами в себе, долженствующими, как крайние термины, быть безразличными к этому их отношению, есть само тожественная себе рефлексия и вместе с тем та вещь в себе, которая должна составлять эти крайние термины. Тем самым вещность понижается до формы неопределенного тожества с собою, имеющего свою существенность лишь в своих свойствах. Если поэтому поднимается речь о какой-либо вещи или о вещах вообще без определенного свойства, то ее отличение есть лишь безразличное, количественное. То, что признается за одну вещь, может быть превращено равным образом во многие вещи или признано за многие вещи; это внешнее разделение или соединение. Книга есть вещь, и каждый ее листок – также вещь, равно как каждая часть ее листков и т.д. до бесконечности. Определенность, в силу которой некоторая вещь есть именно эта вещь, заключается единственно в ее свойствах. Через них она отличается от других вещей, так как свойство есть отрицательная рефлексия и отличение; поэтому вещь лишь в своем свойстве есть нечто отличное от других, есть в ней самой. Свойство есть рефлектированное в себя отличение, в силу которого вещь в своем положении, т.е. в своем отношении к другому, безразлична вместе и к другому и к своему отношению. Поэтому в вещи без ее свойств остается лишь отвлеченное бытие в себе, несущественный объем и внешнее совпадение с собою. Истинное бытие в себе есть бытие в себе, в своем положении; последнее и есть свойство. Тем самым вещность перешла в свойство.
Вещь должна бы была относиться к свойству, как сущий для себя крайний термин, а свойство – составлять средний термин между соотносящимися вещами. Лишь в этом отношении вещи встречаются, как отталкивающая себя от себя рефлексия, в которой они различены и приведены в отношение. Это их различение и их отношение есть одна и та же их рефлексия {84}и одна и та же их непрерывность. Тем самым вещи сами впадают лишь в эту непрерывность, которая и есть свойство, и исчезают, как устойчивые крайние термины, осуществленные вне этого свойства.
Свойство, которое должно бы было составлять отношение самостоятельных крайних терминов, есть поэтому само самостоятельное. Напротив, вещи суть несущественное. Они суть нечто существенное, лишь как относящаяся к себе через отличение себя от себя рефлексия; но это есть свойство. Последнее не есть таким образом снятое в вещи или просто ее момент; но вещь в действительности есть лишь тот несущественный объем, который представляет собою, правда, отрицательное единство, но лишь как одно в нечто, именно как непосредственное
