начатое. А с визитом этих двух детективов мои приключения приняли тревожный оборот, которого я совсем не ожидала.
Наконец-то полицейские двинулись прочь с нашей улицы. Возвращаются к охоте, уводящей их невесть куда.
— Какие-нибудь трудности, сыфу?
— Не знаю. — Я поворачиваюсь взглянуть на Беллу и в очередной раз восхищаюсь тем, насколько безупречна и молода ее кожа даже в резком дневном свете, падающем из окна.
Единственный недостаток — шрам на подбородке, последствие мимолетной невнимательности во время тренировочного боя. Эту ошибку она не повторяла больше никогда. Белла стоит прямо и выглядит бесстрашной и уверенной в себе. Вероятно, даже слишком уверенной — на поле боя заносчивость может оказаться губительной.
— Зачем они приходили сюда? — спрашивает Белла.
— Они детективы. Задавать вопросы — их работа.
— Вы узнали что-нибудь еще о той женщине? Кто она, кто ее послал?
— Нет. — Я снова гляжу в окно, на прохожих, идущих по авеню Гаррисона. — Однако, кем бы ни была эта женщина, она знала, как меня найти.
— Последней она не будет, — мрачно предрекла Белла.
Предупреждать меня нет необходимости — мы обе знаем, что спичка зажжена и фитиль подпален.
Оказавшись у себя в кабинете, я опускаюсь в кресло и смотрю на рамку с фотографией, которая стоит у меня на рабочем столе. Глядеть на эту карточку необязательно — она навеки запечатлелась в моей памяти. Я беру ее в руки и улыбаюсь, рассматривая лица. Я прекрасно помню день, когда был сделан этот снимок. Матери о многом забывают, но день, когда родилось их дитя, они запоминают навсегда. На этой фотографии Лоре четырнадцать лет. Мы с ней вдвоем стоим у Бостонского симфонического зала — мы ходили туда послушать выступление Джошуа Белла. За месяц до концерта Лора только и говорила что о нем: Джошуа Белл то, Джошуа Белл се. «Мамочка, он ведь красавчик, правда? Ведь его скрипка поет почти как живая, верно?» На фотографии Лора все еще под впечатлением от выступления своего кумира. Мой муж Джеймс тоже был с нами в тот вечер, однако на фотографии его нет. Он не запечатлен ни на одном из наших снимков, потому что фотоаппарат всегда держал он. И почему мне ни разу не пришло в голову взять фотокамеру у него из рук и щелкнуть его милое, немного совиное лицо? Я никогда не думала, что этой драгоценной возможности просто-напросто не станет. Что его улыбка будет жить лишь в моей памяти, а его образ навечно замрет на тридцати семи годах. Мой муж останется молодым навсегда. Слеза тихо падает на рамку, и я возвращаю фотографию на стол.
Их больше нет. Сначала у меня отняли дочь, затем мужа. Как можно продолжать жить, если твое сердце вырезали не один раз, а целых два? Но я смогла — я все еще жива и все еще дышу.
Пока еще дышу.
9
— Я прекрасно помню массовое убийство в «Красном фениксе». Классический амок. — Судебный психолог доктор Лоренс Цукер откинулся на спинку кресла, через стол окидывая Риццоли и Фроста своим проницательным взглядом, от которого Джейн всегда становилось не по себе.
Фрост сидел рядом с напарницей, однако Цукер, казалось, смотрел только на Джейн — взгляд психолога будто бы заползал ей в мозг, пытаясь отыскать тайны, словно она-то и была единственным объектом его интереса. Цукер и без того знал многие ее тайны. Он был свидетелем того, как тяжело начиналась карьера Джейн в отделе убийств — тогда ей, единственной женщине в числе двенадцати детективов, приходилось с трудом завоевывать доверие коллег. Судебный психолог был в курсе ночных кошмаров, которые терзали Джейн после серии особо тяжких преступлений, совершенных убийцей по кличке Хирург. Знал он и о шрамах, на всю жизнь оставшихся на ее ладонях — в них вонзал свои скальпели тот же самый преступник. Цукеру было достаточно всего одного взгляда, чтобы, пробившись сквозь все защитные барьеры, увидеть за ними свежие раны, и Джейн бесилась оттого, насколько уязвимой она чувствовала себя в его присутствии.
Чтобы отвлечься, Риццоли сосредоточилась на открытой папке, лежавшей на столе Цукера. В ней хранился отчет о событиях в «Красном фениксе», составленный девятнадцать лет назад и включавший психологический портрет У Вэйминя, китайского повара, который открыл стрельбу. Джейн знала, насколько усердно и тщательно Цукер подходил к своей работе — его подробные анализы порой занимали десятки страниц, а эта папка выглядела на удивление тоненькой.
— Это ваш полный отчет? — поразилась Риццоли.
— Это все, что я написал по теме того расследования. Кроме посмертного анализа личности господина У, здесь имеются отчеты по четырем его жертвам. В бумагах Бостонского ПУ должны быть копии всех этих документов. Дело вел детектив Ингерсолл. Вы говорили с ним?
— На этой неделе его нет в городе, а дозвониться до него нам не удалось, — объяснил Фрост. — Его дочь сказала, что он поехал на север, в какой-то рыбацкий лагерь, где нет мобильной связи.
Цукер вздохнул.
— Наверное, на пенсии хорошо. Кажется, он ушел в отставку много лет назад. Чем он занимается сейчас, когда ему за семьдесят?
— Если это возраст полицейского, можно сказать, что ему все сто десять, — усмехнулся Фрост.
Джейн снова направила разговор в деловое русло.
— Другим детективом по этому делу был Чарли Стейнс, но он уже скончался. А потому мы надеялись, что вы сможете поделиться своим взглядом на эту историю.
Цукер кивнул.
— Основное понятие о случившемся можно получить уже по отчету с места происшествия. Нам известно, что повар, китайский иммигрант У Вэйминь, вышел в зал ресторана и застрелил четырех человек. Первым умер некий Джоуи Гилмор, он зашел забрать заказ на вынос. Второй жертвой стал официант Джеймс Фан — говорят, он был ближайшим другом повара. Третья и четвертая жертвы — семейная пара Мэллори, сидевшая за столиком. В конце концов повар вернулся на кухню, приложил пистолет к собственному виску и покончил жизнь самоубийством. Случай амока с последующим суицидом.
— В ваших устах «амок» звучит, как клинический термин, — заметил Фрост.
— А это и есть термин. Малайское слово, которым в восемнадцатом веке капитан Кук, посетивший в своем первом кругосветном плавании Индонезию, описал некое явление. А именно — внезапный, не спровоцированный очевидными причинами смертоносный приступ, когда индивид — почти всегда мужского пола — в бешенстве начинает убивать. Он умерщвляет всех подряд, пока его самого не лишают жизни. Капитан Кук полагал, что подобное поведение свойственно лишь населению Юго-Восточной Азии, однако теперь стало ясно, что такое происходит во всех уголках земли, вне зависимости от культуры. Этот феномен получил неуклюжее сокращенное название ССЭП.
— И что означает эта аббревиатура?
— Сумеречное состояние эпилептического или психогенного происхождения. Можно и по-другому — неконтролируемое стремление к насилию и жестокости в состоянии измененного сознания.
Джейн поглядела на Фроста.
— Иначе это называется «разъяриться как медведь».
Цукер смерил Джейн неодобрительным взглядом.
— Вы несправедливы к этому животному. ССЭП случается обычно с людьми, причем самых разных профессий. С рабочими и офисными служащими. С молодыми и старыми. Женатыми и холостыми. Но почти всегда — с мужчинами.
— И что же общего у всех этих убийц? — поинтересовался Фрост.
— Вероятно, вы и сами догадаетесь. Они часто изолированы от местного сообщества. У них есть сложности в личных отношениях. Приступу предшествует некий переломный момент — потеря работы,
