передвижения как игрушки, были вынуждены от них избавиться. Частично это было представлено как акт раскаяния в эгалитаризме, но главное — им нужны были деньги. Господин Бхогилал, которому раскаиваться было не в чем и у которого деньги были, машины скупил. Раджи славились украшением своих автомобилей. Часто они вешали впереди большие серебряные колокольчики, потому что крестьяне могли испугаться рычащих и гудящих монстров и застыть на дороге от испуга. Колокольчики были реминисценцией звуков, издаваемых буйволами, в этом случае крестьяне воспринимали автомобиль как вьючное животное и отпрыгивали в сторону. Один нувориш, посчитавший, что его оскорбил продавец роллс-ройсов, купил шесть автомобилей и превратил их в грузовики для перевозки мусора. Раджпуты [102] из Раджастана были очень строги с женщинами: им было запрещено говорить с шоферами. В их лимузинах были установлены приборные доски с инструкциями. К примеру, можно было нажать кнопку «поверни налево», или «поезжай в храм», или «возвращаемся домой». Господин Бхогилал рассказал, как в демонстрационный зал Rolls-Royce на площади Беркли в Лондоне вошли два раджи. (Это анекдот, и он рассказывает его осторожно, не заливаясь смехом, который может обидеть, а с легкой вежливой интимностью.) Так вот, раджи смотрят на последнюю модель и решают купить себе по одной. «Разреши мне заплатить», — говорит один. «Нет, нет», — отвечает другой. «Я настаиваю, — говорит первый, — ты же платил за ланч!» Господин Бхогилал делает паузу и улыбается, довольный, что я не оскорблен его весельем. Он достает фотоальбом для детских снимков, какой можно купить на любом перекрестке. Там фото машин. С тихой любовью знатока, рисующегося перед бывшими сокурсниками, он называет модель каждого автомобиля, объем его мотора. Особенно ему нравятся машины, украшенные плавниками и колпаками в стиле ар-деко: Maybach, Lagonda, Hotchkisse. Он любит перекрашивать их в теплые индийские тона, искрящиеся, как лак на ногтях стриптизерши. Я с вежливостью, самой большой вежливостью, на какую способен, интересуюсь, откуда взялось богатство семьи Бхогилал.
«Фабрики», — говорит он шелестящим, как лист бумаги, голосом. «Хлопчатобумажные фабрики, мучные фабрики, сахарные фабрики, сталелитейные заводы, — он вздыхает, будто устал от их перечисления, и продолжает — химические заводы, фармацевтические фабрики, недвижимость». Потом он, наконец, бросает перечислять — много всего. Он взмахивает рукой, отгоняя неприятные мысли о работе. Большинство гигантских состояний Индии связаны с хлопком и теми возможностями, которые представились, когда поставки из Европы прервались из-за Гражданской войны в Америке. «Я был главой компании, но очень по-любительски», — говорит он, словно дистанцируясь от коммерции.
«А ваши машины примут участие в завтрашнем ралли?»
«Я что-то слышал, но не имею сейчас к этому никакого отношения. Люди, которые во всем этом участвуют, то, как они одеваются… Насколько я знаю, есть человек, считающий себя Ганди. Профессиональный Махатма в роллс-ройсе». Он задумчиво улыбается, извиняясь, что почти заставил меня смеяться. «Да еще призы для всех участников…». Он тянется куда-то и, как по волшебству, появляется слуга с конвертом в руках. «Человек, который зовет себя начальником, или исполнительным директором, или чем-то подобным, — говорит он, — недостоин уважения. Я бы назвал его жуликом. Я нашел этого человека, он работал на меня. Но, вы понимаете, там много всякой бумажной работы, он выполнял мои поручения. Когда я его нашел, он был… — Бхогилал подыскивает точное слово. — Он был… отбросом. Я поднял его, сделал из него человека. Он был отбросом». Из конверта он достает фотокопию документа, который оказывается признательными показаниями г-на «Отброса», датированными 2003 годом и написанными на специальной для письменных показаний бумаге за 100 рупий. «Можете оставить себе копию», — говорит г-н Бхогилал. Копия грязная и почти неразборчивая. Очевидно, что документ копировали не один раз, а возможно, и не раз передавали другим людям.
С отменной учтивостью облив грязью своего бывшего служащего, г-н Бхогилал заканчивает разговор и показывает мне дом. В столовой висит громадная люстра, напоминающая хрустальную грудь, свешивающуюся к столу. Мы проходим мимо бюста Георга VI. «Он посетил нас и побывал в этом саду». Слуга включает зажигание у огромного образчика довоенной британской инженерной мысли. «Хотите прокатиться?» — спрашивает хозяин. «О, нет, нет, спасибо!» Перспектива оказаться на бомбейских дорогах за рулем этого бегемота пугает до смерти. Господин Бхогилал согласно кивает, как бы извиняясь, что заставил меня так грубо отказаться от подарка. Рядом стоит рыжий щенок. Он смотрит на хозяина и негромко лает. Его тявканье напоминает легкий бриз, шуршащий в высохшей траве.
Само ралли оказалось предсказуемой неразберихой — результатом добрых намерений и невозможностью соответствовать уровню ожиданий. Огромное количество машин разного уровня дряхлости паркуются на центральной площади Бомбея, где стоят полицейские в душных нейлоновых униформах. Играет поп-музыка. Особенно неожиданно исполнение песни Like a Virgin [103]. Обязательные актрисы/модели/танцовщицы или какие-нибудь старлетки, которые размахивают флагами и жеманно улыбаются. Одетых в костюмы — совсем немного, причем чаще всего участники ради смеха одеваются в старые английские костюмы и ходят с игрушечным оружием. Увы, Ганди так и не смог отучить их. Вокруг тысячи новых представителей среднего класса Бомбея в дорогих джинсах и кроссовках, гуляют, фотографируют на мобильные телефоны. В течение утра машины разъезжаются в клубах дыма, вливаясь в воскресный дорожный поток и регулярно ломаясь в самый неподходящий момент. Дети богачей с угрюмым видом стоят в тени с волосами, напомаженными гелем, а потом разъезжаются на своих ламборгини и, как ни странно, фольксвагенах-жуках. Сами машины не столь важны. Как искусно сделанные и красивые статуи бога на религиозных фестивалях, они просто символы чего-то более великого, чего-то, что когда-нибудь придет. Реинкарнации потребляемого, о которой так все молятся. Тем вечером, когда вдоль залива зажглись фонари, я проходил мимо огромного роллс-ройса с колокольчиком, вставшего посреди дороги. Оборванный мальчишка, взобравшись на подножку, стучал в окно, предлагая купить перьевую метелку для смахивания пыли, рождественскую гирлянду и номер Vogue за прошлый месяц.
Нью-Йорк
Нью-Йорк узнаешь сразу. От жарких джунглей до холодной тундры — все знают его вид, силуэт, эту высь и ширь города. Это самый узнаваемый городской пейзаж в мире — а это что-то да значит. Из-за границы он видится не только крупнейшей американской метрополией, но и символом современной эпохи. Нью-Йорк стал современным давным-давно и будет оставаться таковым всегда, поскольку его современность основана на стиле жизни его обитателей. Нью-Йорк идет своим путем и несет себя особо важно и чванливо. Это город, характер и чувства которого всегда соответствовали его внешнему виду. Его архитектура — материализация того, что должно существовать именно здесь, в Нью-Йорке, и быть современным. Однако положение меняется. И меняется при помощи дизайна.
На новом архитектурном подиуме «высокодизайнерские», «высококонцептуальные» и «высокоценные» кондоминиумы, характерные не только для Нью-Йорка. Процесс напоминает тотальную распродажу в Европе и на Ближнем Востоке. Дизайнерские идеи — проекты для Нью-Нью-Йорка — в большинстве своем зарубежные, международные — как сыры и дамские сумочки — и провоцируют остаточное культурное отвращение, как и все, что импортируется. Из общих черт тут только повсеместное использование стекла. В Европе нам уже слегка надоело решать любую архитектурную проблему при помощи куска текстурированного стекла, обернутого вокруг стальной арматуры. Мы стали цинично рассуждать о метафорах прозрачности, открытости, гармонии и света. Однако это не то же самое, что плыть по небу. Скорее, это напоминает жизнь в жаростойкой стеклянной кастрюле. Все напоказ, как фрукты в липком магазинном пироге. Не то чтобы новые манхэттенские здания плохо выглядели, просто они смотрятся по-лентяйски вторичными и делают Нью-Йорк похожим на любую другую финансовую гавань мира, неопрятно выставляющую все напоказ.
«Собственность, как и мода, нуждается в маркетинге», — сказал мне один восторженный молодой брокер, торгующий люксовыми квартирами, когда сидел рядом со мной на заднем сиденье своего длинного лимузина. «Архитекторы — новые кутюрье. Жители нового Нью-Йорка — банкиры, менеджеры инвестиционных фондов, денежная элита — все они не просто хотят получить „правильный“ адрес. Им нужен социальный комфорт и личные доказательства того, что они живут на Стильной Улице. Ваш дом должен что-то говорить о вас». Видимо, громко и с иностранным акцентом.
