его на своих страницах.
Один мой ученик во Христе, ассистент одного из факультетов Университета, носит редкое и необычное для мирянина имя – скажем, Амфилохий. (Я привожу вымышленное, а не настоящее его имя.) Несколько недель назад в присутсвии его родителей, а также других лиц я из любопытства спросил Амфилохия, как случилось, что ему дали такое имя. Его отец – простой и малограмотный крестьянин – с удивительной искренностью поспешил разъяснить дело. Я привожу его рассказ почти дословно, без каких бы то ни было комментариев.
„Когда моя жена была беременна Амфилохием, то есть 33 года тому назад, мода на аборты начала распространяться и по деревням. Поскольку у нас было три ребенка, мы решили не оставлять этого. Мы отправились в город (имеется в виду районный центр) и зашли к знакомому врачу-гинекологу. Мы рассказали ему, что нам надо. Он выслушал нас, а потом сказал мне: „Послушай, Костя (это имя тоже вымышленное, ненастоящее), раз ты хочешь троих детей, а четверо для тебя много, почему бы не сделать кое-что другое? Если мы убьем этого ребенка, то ведь твоя жена тоже подвергнется опасности. Почему бы тебе не убить одного из тех троих, которые уже есть, желательно младшего, а этот пусть рождается? Так у тебя будет и трое детей, и жена будет в полной безопасности“. (Опасности наказания за убийство она могла легко избежать, так как есть много способов представить убийство младенца как несчастный случай). Когда я услышал эти слова, мои волосы встали дыбом. Мне показалось, что в голову ударила молния. Тогда я понял, что я собирался сделать.
– Хорошо, дорогой доктор, – сказал я ему. – Ты прав. Спасибо тебе. Мы оставим ребенка.
– А я буду крестным! – ответил доктор. Мы пожали друг другу руки, а когда родился наш Амфилохий и врач воспринял его от купели, он дал ему имя своего отца, которого звали Амфилохием. После этого как мы могли помыслить об аборте! Так после Амфилохия в мир пришли еще двое детей. И естественно, мы никогда в этом не раскаялись. Все наши дети выросли и устроились наилучшим образом. Когда они подросли и вступили на путь Божий, то и нам помогли стать добрыми христианами“».
«Ортодоксос типос», 28 марта 1986. [6]На улице пляшет дождик. Там тихо, темно и сыро.
Присядем у нашей печки и мирно поговорим.
Конечно, с ребенком трудно. Конечно, мала квартира.
Конечно, будущим летом ты вряд ли поедешь в Крым.
Еще тошноты и пятен даже в помине нету,
Твой пояс, как прежде, узок, хоть в зеркало посмотри!
Но ты по неуловимым, по тайным женским приметам
Испуганно догадалась, что у тебя внутри.
Послушай, а что ты скажешь, если он будет Моцарт,
Этот не живший мальчик, вытравленный тобой?
Послушай, а если ночью вдруг он тебе приснится,
Приснится и так заплачет, что вся захолонешь ты,
Что жалко взмахнут в испуге подкрашенные ресницы
И волосы разовьются, старательно завиты,
Что хлынут горькие слезы и начисто смоют краску,
Хорошую, прочную краску с темных твоих ресниц?..
Помнишь, ведь мы читали, как в старой английской сказке
К охотнику приходили души убитых птиц.
Кудрявых волос, как прежде, туман золотой клубится,
Глазок исподлобья смотрит лукавый и голубой.
Пускай за это не судят, но тот, кто убил, – убийца.
Скажу тебе правду: ночью мне страшно вдвоем с тобой! [7]
В действительности еще никто никогда не раскаивался, что сохранил беременность, что его ребенок – родился и живет. Никто и никогда.
А как насчет нищеты? Ну да, бывает небогато. Однако в народе твердо знают: «Даст Господь роток – даст и кусок». Так бывает всегда. Без иронии, пожалуйста. Вы пробовали заиметь пятерых детишек? Не пробовали. Так откуда информация? Вот только не надо о семьях алкоголиков, ладно? Речь идет не о них, а о нормальных, вменяемых, любящих родителях. Да, трудно. Да, временами скорбно. Но овчинка стоит выделки – когда дети вырастают, никто не жалеет потраченных трудов. Более того, когда отец усердно работает ради семьи, всегда, неизбежно, оказывается, что откуда-то, будто сами собой, начинают приходить деньги. Родственники дружно оплачивают обучение старшего сына в платной школе. Другие, умирая, завещают квартиру. Нерешаемое дело об аренде помещения для отцовской мастерской решается в его пользу. Дачу удается купить за смешные деньги, да к тому же в рассрочку. Отец устраивается на отличную работу, где зарабатывает не только на сиюминутные нужды, но и на строительство коттеджа для семьи в престижном пригороде – пускай не сразу возводится дом, а потихоньку-полегоньку, за пять-шесть-десять лет, уже живя там, семья достраивает его. Совладельцы маленькой фирмы берут основную работу на себя, оставляя время и силы для дополнительного заработка и даже пребывания с семьей и воспитания детей. Это не из головы придумано. Такова реальность, в которой живут сейчас конкретные петербургские многодетные семьи.
А когда от детей избавляются, добра не бывает. Более того, есть все основания считать, что дети, чьи братья и сестры были убиты в материнском чреве, вырастая, словно бы мстят родителям за убийства. Воздают по полной программе. Оказываются неблагодарными, черствыми, а то и хуже.
Не бывает мира в семьях, где убивают детей.
Именно в этом – не в последнюю очередь – причина неблагополучия в наших семьях, что уже несколько поколений по грудь, по шею в крови своих уничтоженных, разорванных на части дядьев и теток, братьев и сестер, племянников, внуков.
Мы все в этой крови.
А что делать?
Как изменить сделанное? Их не вернуть к жизни. Но у нас есть покаяние.
И еще – возможность не допустить до этого ужаса кого-то ближнего или дальнего. Поддержать, помочь, объяснить, дать денег, наконец.
А каяться – как? Пойти в церковь, покаяться на исповеди. И нужно быть готовой, что священник может наложить епитимью за этот страшный грех. Какой она будет – неизвестно. Отлучение от причастия на определенный срок, особые молитвы, пожизненное ежедневное покаяние… Хорошо, если это будет. Хоть бы так попытаться вымолить прощение.
Помните, что епитимья – не кара, а средство исцеления души. Выполняя ее, вы очищаете свою душу, она словно стаскивает старую грязную одежду и постепенно обновляется.Молитва покаянная за аборты
Господи, помилуй мя за убитых во чреве детей моих.
Как говорит петербургский миссионер диакон Михаил Преображенский, у наших прадедов никогда не бывало, не могло быть сомнений – нужен им еще один ребенок или нет, ко времени он или не ко времени. Родители знали:
• да, каждый зачатый нами ребенок родится;
• да, он будет крещен, и выращен в своей семье, и воспитан в православной вере;
• да, одна лишь его жизнь изменит соотношение сил в духовном мире на две единицы – минус одна душа для дьявола и плюс одна душа для Бога.
В верующих семьях и сейчас, как прежде на Руси, родители в ответе за каждого зачатого ими ребенка. И ощущают себя на переднем крае битвы с силами зла, с извечным стремлением дьявола уничтожить, искоренить человеческий род.
Письмо убитого ребенка [8]
Мама! Тебе холодно. В окно врывается ледяной зимний ветер. Ты лежишь без сил, одеяло упало на пол, и некому поднять его, и укрыть тебя любящей рукой, и затворить окно.
Твой сын далеко, он не хочет приехать даже сейчас, когда твои дни сочтены. А дочь давно умерла, у нее было слабое сердце.
Мама! Я был именно тем, кого Господь назначил покоить твою старость. Я не оставил бы тебя. Моя жена стала бы тебе любимой дочерью. Мои дети каждый день, возвращаясь из школы, наперегонки бросались бы к тебе, споря, кому первому обнять любимую бабушку.
Но ты не захотела родить меня. Мне было страшно, меня рвали на части, кромсали и перемалывали ледяные железные челюсти. А потом я очнулся, и уже не было боли, был покой. Неподалеку на цветущем лугу всегда играют дети, их много, и с ними ангелы. Они сами – ангелы. За этих детей молятся на земле, их оплакивают родители, у них есть имена, их крестили в храмах. Мама, они видят Бога! Самое прекрасное, что может быть на свете, – это видеть Бога и купаться в Его любви.
А мы в сторонке от тех детей. Нас много, очень много. Господь любит и нас тоже, Он заботится о нас – ведь мы не виноваты, что нас убили мамы. Но безымянные, некрещеные, мы не можем быть вместе с Ним – только рядом, неподалеку.
Мамочка! Я ничем не могу помочь тебе. Те, другие дети-ангелы, – они молятся о своих родителях, о своих близких, и Господь выполняет их просьбы. А я не могу просить Его за тебя.
Я – душа, лишь страдающая о тебе.
Ты помнишь, папа сказал тогда: «Решай, или я – или еще один ребенок», – и ты выбрала его, мужа, отца двоих уже рожденных детей. Но он все равно оставил тебя, мама, он был внутренне готов бросить вас – тебя и моего брата с сестрой, – хотя сам тогда не понимал этого. Потом у него появились другие дети, и он помогал тебе редко и скудно. А ведь он мог остаться, роди ты меня, в нем могла заговорить совесть, могла вспыхнуть и разгореться настоящая любовь к тебе и нам, его детям, – и вы были бы вместе до сих пор.
Моя сестра умерла, а брат вырос черствым, несмотря на всю твою любовь и заботу о нем. Ты впала в немощь, ты постарела – и осталась одна.
Мама, я прощаю тебе, что не видел солнечного света, не сидел у тебя на коленях, не листал книжек с картинками. Что не заглядывал в
