влюбиться в женщину на семнадцать лет себя старше. Но я видела, что папа любил маму вполне искренне, даже после ее смерти.
— Расскажите о своей матери подробнее.
— Я мало что помню. Я ее не знала — она умерла, рожая меня.
— От чего?
— Понятия не имею. Эта тема была у нас вроде негласного табу. Меня мучило чувство вины, а папе просто больно было об этом говорить. Он вообще рассказывал о маме крайне мало, но всегда с такой любовью, что я даже в сопляческом возрасте не верила в бабушкины измышления… Свою вторую бабушку, мамину мать, я видела всего один раз — мы с папой ездили к ней в Ростов, когда мне было три. Помню только, что она была очень старенькая. Мама сама была поздним ребенком, а когда она родила меня, ей было сорок, так что бабушке на тот момент должно было быть далеко за семьдесят… Про ее отца я ничего не знаю — кажется, он оставил семью, когда мама была маленькая. Если у них и были какие-нибудь необычные способности, мне о них ничего не известно.
— Чем занималась ваша мать?
— Работала редактором в художественном альманахе. Еще она превосходно пела. И, кажется, сама писала песни — впрочем, за это я уже не поручусь. У папы хранилась одна кассета — даже несмотря на ужасное качество записи, было слышно, какой у нее потрясающий голос.
— Юлия, я понимаю, что мой вопрос звучит странно, но все-таки: не была ли ваша мать похожа на эльфа?
— Не знаю, — я с сомнением покачала головой. — Она действительно была невероятно красива, но это не эльфийская красота. Во мне нет ничего от нее, — добавила я с сожалением.
Вереск уцепился за эту мысль:
— А вы не могли оказаться приемным ребенком?
— Что?! Вы шутите? — я нервно хохотнула. — Знаете, Вереск, из всех ваших предположений это самое бредовое.
— Я понимаю, Юлия, вас шокирует эта мысль, — Вереск успокаивающе поднял ладони, — Но все-таки подумайте, хотя бы чисто теоретически: ваши родители могли вас удочерить?
Мне пришлось предпринять ощутимое мысленное усилие: мозг отказывался принимать эту мысль.
— С отцом мы слишком похожи, чтобы это могло быть правдой, — выдала я наконец. — С детского сада только и слышу: «Папина дочка». Мама… ну, чисто теоретически может оказаться так, что она мне не родная. Но зачем тогда сочинять жуткую историю про то, что она умерла родами? Чтобы формировать у ребенка чувство вины? Как будто мало других возможных — и более вероятных! — причин смерти — от болезни до автокатастрофы. К тому же мне очень сомнительно, что папа мог завести ребенка от другой женщины.
— Спасибо, — кивнул Вереск и снова погрузился в глубокую задумчивость.
Даже прогремевший за стеной взрыв, звон разбитого стекла и отчаянный вопль Кайриса — непонятный, но судя по интонации, явно нецензурный — не смогли вывести его из этого состояния.
— Прошу прощения, — извинился магистр, поднимаясь. — Посмотрю, что там случилось.
Едва он исчез за дверью, Женька подскочил, как отпущенная пружина, и сунул голову следом.
— Кайрис, — донесся из лаборатории спокойный голос магистра. — Я вам говорил, что декокт Ар- Эстелада и экстракт пирейной кислоты можно смешивать только при отрицательных температурах?
— Да, учитель, — уныло признался дарриэн. — Извините, я забыл… Sh-shaet atan! — вскричал он после непродолжительной паузы. — Что это?!!
— Кайрис, извольте выражаться, как подобает цивилизованному существу, особенно в присутствии леди, — строго произнес магистр. — Когда творите заклинание с соматическим компонентом левой рукой, знак рисуется в зеркальном отображении. Это тем более важно для тех заклинаний, у которых отсутствует вербальный компонент, как в данном случае. Позвольте мне… Вот и все. Теперь умойтесь и приведите лабораторию в надлежащий вид.
— Да, учитель.
Женька стремительно втянул голову обратно и юркнул на кушету.
— Ну, что там? — полюбопытствовала я.
— Море крови и битого стекла, а так все в порядке, — отмахнулся он.
Через несколько секунд в комнату зашел магистр и как ни в чем не бывало уселся в свое кресло.
— Как успехи, Кристоф? Появились какие-нибудь мысли?
— Найэри… — неохотно бросил Вереск.
— Браво, мой мальчик, — улыбнулся магистр. — Я в вас не ошибся.
Вереск почему-то не обрадовался похвале от верховного мага.
— У вас тоже была эта гипотеза? Тогда я понимаю, почему вы не захотели изложить ее. Звучит совершенно антинаучно. Давайте будем считать, что я так ничего и не придумал.
— Эй, что за тайны лиркского двора? — возмутилась я. — Давайте делитесь. Обожаю антинаучные гипотезы!
Вереск бросил вопросительный взгляд на магистра, дождался его кивка и с видом «Я-не-хочу-но- подчиняюсь-авторитету» продолжил:
— В «Легенде об Ар-Танаэле, сыне Най-Эро», малоизвестном и частично утраченном произведении конца третьего — начала второго тысячелетия до Смутной Эпохи, упоминается, что Найэри общались друг с другом мысленно, всегда чувствовали эмоциональное состояние собеседника и могли внушить нужные им эмоции.
— О, это уже близко к делу, — обрадовалась я.
Мой внутренний бредометр давно зашкалил за отметку «Неизлечимо» и, похоже, собирался остаться там на веки вечные, так что мысль о возможном родстве с местными божками вовсе не показалась мне невероятной.
— Не обольщайтесь, — остудил мой пыл Вереск. — Врожденная эмпатия — это единственная зацепка, все остальное говорит против этой версии.
— Например?
— Тот же Ар-Танаэль, если верить легенде, был очень сильным магом, но магом совершенно классическим, огненным. Кроме него, в истории остались как минимум пять подобных случаев.
— Семь, — уточнил магистр. — Но это не вносит существенных изменений в общую картину. Все они были незаурядной силы элементальными магами, унаследовавшими элементаль от матери-эльфийки.
— Есть еще один момент, — снова вступил Вереск. — Не сочтите за наглость, Юлия, но как у вас с репродуктивными способностями?
— Не знаю, — смутившись, ответила я. — Нормально… наверное. У меня… эээ… не было шанса проверить. Знаете, об этом, мне кажется, не задумываешься, пока не решаешь завести ребенка.
— Напрасно, — укоризненно заметил магистр. — Вам следует более ответственно подходить к вопросам своего здоровья. Впрочем, на этот счет вы можете не волноваться. Я проверил: репродуктивная система функционирует нормально, развитие в соответствии с возрастом. Никаких отклонений.
— Я рада, — мне, наконец, удалось справиться со смущением и взять себя в руки. — Но какое это имеет отношение к обсуждаемому вопросу?
— Самое прямое. Дело в том, что все известные нам дети Найэри, независимо от пола, были стерильны.
Видимо, я сильно изменилась в лице, потому что Вереск подался вперед и обеспокоенно спросил:
— Что с вами, Юлия?
— Моей матери всю жизнь говорили, что она не может иметь детей, — пояснила я. — Она смогла впервые забеременеть только в сорок лет. И беременность протекала очень тяжело.
— Ваша медицина умеет лечить бесплодие? — с живейшим интересом спросил магистр.
— Не всякое, — я попыталась вспомнить, что мне известно о бесплодии и его лечении. В голове булькала каша из «экстракорпорального оплодотворения», «искусственной инсеминации» и других труднопроизносимых латинских терминов. — Вообще-то, я в этом не разбираюсь, вам лучше спросить у Кости. Но, если честно, мне кажется, что бесплодие, обусловленное несовместимостью геномов, это как раз тот случай, когда медицина бессильна.
