самом высоком смысле этого слова. Я могу поставить себя в трагическую ситуацию, которая постигла всех этих людей, которые подняли свой голос в предупреждение, а кто видел, как и в чем Народ погибает, и тем не менее не смог помочь. В последние десятилетия несчастной внешней политики предвоенного периода в Германии, парламент, то есть демократия, не был достаточно мощным, чтобы выбирать глав политического руководства Рейха сам по себе. Это было еще императорское право, чье официальное существование еще никто не смел поколебать. Но влияние демократии возросло настолько сильно, однако, что определенные направления уже, казалось, предписывались императорским решениям. Следовательно, это имело катастрофические последствия, поскольку национально мыслящий человек, который поднял свой голос в предупреждение, с одной стороны, уже не мог рассчитывать на наделение очень ответственным постом против ярко выраженной тенденции к демократии, а, наоборот, на основе общепатриотических идей, он не мог бороться против Его Величества Кайзера последним оружием оппозиции.
Идея Марша на Рим в преддверии войны в Германии была бы абсурдной. Таким образом, национальная оппозиция оказалась в худшей ситуации. Демократия еще не победила, но она уже стояла в яростной борьбе против монархической концепции правительства. Монархическое Государство само ответило на борьбу демократии, но не с намерением уничтожить ее, а скорее с бесконечными уступками. Любой, кто в это время занял позицию в отношении одного из этих двух учреждений, подвергался опасности нападения того и другого. Любой, кто выступал против императорских решений на национальной почве, был запрещен патриотическими кругами, как будто бы им злоупотребляли сторонники демократии. Любой, кто занял позицию против демократии, воевал с демократией и покидал в беде патриотов. Более того, он подвергался опасности быть наиболее позорно преданным Немецкими чиновниками в убогой надежде, что через такую жертву он может получить одобрение Иеговы, и временно прекратить лай стаи собак Еврейской прессы. В условиях того времени не было никаких перспектив под руками, проложить путь на ответственный пост в руководстве Немецкого Правительства против воли демократов или вопреки воле Его Величества Кайзера, и тем самым изменить курс внешней политики. Кроме того, это привело к тому, что Немецкая внешняя политика может быть оспорена только в газетах, которые, следовательно, начали критику, что обязательно составляет характерную особенность журналистики, чем дольше оно продолжается. Следствием этого, однако, было то, что все меньше ценности придавалось позитивным предложениям, в связи с отсутствием какой-либо возможности их реализации, а чисто критическое рассмотрение внешней политики обусловило бесчисленные возражения, которые можно привести во всей полноте, тем более потому, что надеялись, что таким образом можно было бы свергнуть режим плохой ответственности. Надо отметить, что этого не было достигнуто путем критики в то время. Это не режим того времени был свергнут, а немецкий Рейх и, следовательно, Немецкий Народ. Что они предсказывали на протяжении десятилетий, сейчас происходит. Мы не можем думать об этих людях без глубокого сострадания, люди, приговоренные к судьбе предвидеть крах на 20 лет, и которые теперь, не были услышаны и, следовательно, не в состоянии оказать помощь, им пришлось дожить до самой трагической катастрофе их Народа.
Престарелые годами, изношенные и озлобленные, но и полные идеями, что теперь, после свержения Императорского Правительства, они должны помочь, они в очередной раз попытаются сделать свое влияние ощутимым для возрождения нашего Народа. Для этого было много причин оказаться бесполезным, уверенно говоря.
Когда революция разрушила скипетр Императора и подняла демократию на престол, критики того времени были так же далеки от обладания оружием с целью свержения демократии, как раньше они были далеки от того, чтобы влиять на императорское правительство. За десятилетия своей деятельности, они были ориентированы таким образом на чисто литературную обработку этих проблем, они не только не имели реальных возможностей высказать свое мнение о ситуации, которая была просто реакцией на крики на улице, они также потеряли потенциал, чтобы попытаться организовать манифестацию власти, которая должна быть большим, чем волна письменных протестов, если она хочет быть действительно эффективной. Они все видели зародыш и причину упадка старых партий Немецкого Рейха. С чувством собственной внутренней чистоты, они презирали предположение, что они тоже сейчас хотят играть в эту игру из политических партий. И тем не менее, они могут воплотить свою точку зрения на практике только тогда, когда большое количество дает им возможность ее представления. И даже если они хотели в тысячный раз разбить политические партии, они по-прежнему действительно первыми должны сформировать партию, которая считает, что ее задача - разгромить другие партии. То, что это не сбудется, было обусловлено следующими причинами: чем больше политическая оппозиция из этих людей была вынуждена выражать себя чисто журналистски, тем больше она принимала критику, которая, хотя и обнажала все слабые места системы того времени, и проливала свет на дефекты отдельных мероприятий в области внешней политики, не смогла породить позитивных предложений, потому что у этих людей не было никакой личной ответственности, тем более, что в политической жизни естественно нет никаких действий, которые не имеют своих темных, а также светлых сторон. Не существует ни одной политической комбинации в области внешней политики, которую мы смогли бы когда-нибудь считать вполне удовлетворительной. Ибо, как обстояло дело тогда, критик, вынужденный воспринимать свою главную задачу, как ликвидацию режима, признанного полностью недееспособным, не имел возможности, за пределами полезного критического рассмотрения действий этого режима, выработать конструктивные предложения, которые в результате возражений, связанных с ними, могли бы так же легко подвергаться критическому разъяснению. Критика никогда не захочет ослабить влияние своего критицизма, выдвигая предложения, которые сами по себе могут быть подвергнуты критике. Постепенно, однако, чисто критическое мышление тех, кто представлял тогда национальную оппозицию, стало такой второй натурой, что даже сегодня они рассматривают внутреннюю и внешнюю политику только критически и имеют дело с ней только критически. Большинство из них осталось критиками, кто не может даже сегодня предложить свой путь к четким, ясным, положительным решениям, ни во внутренней, ни во внешней политике, частично из-за своей неуверенности и нерешительности, отчасти из-за страха предоставить врагам готовые боеприпасы для критики самих себя. Таким образом, они хотели бы добиться улучшений тысяч вещей, но не могут принять решение о делании одного шага, поскольку даже этот шаг не полностью удовлетворителен, и обладает сомнительными моментами, в общем, есть свои темные стороны, которые они воспринимают и которые их пугают. Теперь, увод страны от глубоких и сложных заболеваний - не вопрос поиска рецепта, который сам по себе полностью свободен от яда, нередко речь идет об уничтожении яда через противоядие. Для того, чтобы устранить условия, признанные в качестве смертельных, мы должны иметь мужество принимать и осуществлять решения, которые содержат в себе опасность. Как критик, я имею право изучить все возможности внешней политики и разложить их на подробности по сомнительным аспектам или возможностям, которые они несут в себе. Как политический лидер, однако, который хочет войти в историю, я должен принять однократное решение , даже если трезвое рассмотрение тысячу раз говорит мне, что это повлечет за собой определенные опасности, и что оно не приведет к полностью удовлетворяющему концу. Поэтому я не могу отказаться от возможности успеха, поскольку он не определен на сто процентов. Я не должен пренебрегать ни одним шагом по той причине, что он, возможно, не будет полным, если место, в котором я моментально нахожусь, может вызвать мою безусловную смерть в следующий момент. Никак, таким образом, не могу я отказаться от политической деятельности по той причине, что, кроме интересов моего Народа, она также даст преимущество другому Народу. В самом деле, я никогда не смогу сделать этого, если польза для другого Народа будет больше, чем для моего, и когда в случае неуспеха несчастье моего Народа останется абсолютно точно.
В самом деле, сейчас я встречаю самое упорное сопротивление в чисто критическом способе взгляда на вещи, который имеют многие люди. Они признают это и это и это, как хороший и правильный, но несмотря на это, они не могут присоединиться к нам, потому что это и это, и это является сомнительным. Они знают, что Германия и наш Народ погибнет, но они не могут оказать спасательных действий, потому что здесь они тоже обнаруживают это или то, что по крайней мере, порочно, что портит их красоту. Короче, они видят упадок и не могут набраться силы решиться на борьбу против него, так как в сопротивлении, в этом деле самом они уже опять начинают вынюхивать возможные возражения или что-то другое.
Это достойный сожаления менталитет обязан своим существованием [вытекает из] еще большему злу. Сегодня есть немало людей, в особенности так называемых образованных людей, которые, когда они, наконец, решились на участие в определенных действиях или даже поощряют этот процесс, прежде всего,
