Виктор резко выпрямился. Успеет, он успеет, корабль отойдет часа через два, не раньше. А ему надо сделать еще одно дело – вернуться за своим имуществом. Тем, которое в саквояже! Сжимая кулаки до боли в суставах, он ругал, обзывал себя последними словами. Как он мог уйти, убежать, бросить столько золота, бриллиантов, изумрудов? Они достались ему нелегко, он добыл их хитроумными комбинациями, смелостью, ловкостью, отчаянной наглостью. Разве не рисковал он каждую минуту среди бандитов-головорезов, разве не подставлялся под пули? Свою кровную добычу он не отдаст!
Тихо засмеялся: «кровная добыча» – какое подходящее выражение. Хотя крови он старался не проливать, часто так и получалось. В банду к Хлысту попал потому, что искал таких. Вправил Хлысту вывихнутое плечо – ходил этот дикарь, мучился, думал, что навсегда калекой стал. После этого главарь был как воск в его руках. А то, что он придумал, – гениально! Мирно, спокойно экспроприирует «новая власть» излишки ценностей. Причем не однократно, а постоянно. И отдавали, еще и кланялись, еще и благодарили. Эх… Не повезло, казалось: попал в облаву, в тюрьму. Но и тут удача – чахоточный потомок миллионера. А ведь мог он Ивана убить, может, и надо было это сделать – небось он и навел Петрусенко на его след. Но пожалел, не пролил крови…
В памяти Виктора вдруг так ясно проступила картина: когда он, простучав букву кодом Морзе, спустился по каменным ступеням с фонарем в руке, перед ним открылась комната и множество ликов, глядевших на него с деревянных досок. Он тогда задохнулся от радости: нет, не ошибся! Но прежде чем собрать все богатство, стал искать выход. Ведь входная дверь-плита захлопнулась, чего он, впрочем, ожидал. Стал вспоминать слова Ивана, сказанные в бреду, – сумел ведь из этого бреда вычислить вход. А что говорил больной дальше? Что-то вроде: «Помолись на крест, он наш путь, возложи руки, вперед…» И догадался! Никто б другой не догадался! Только потом стал складывать иконы в два чемодана и мешок. Тащил через лес, к тракту, потому что заранее просчитал: в это утреннее время крестьяне из ближайших сел возят продукты на рынок в город. Напросился в одну такую телегу, сказал хозяину, что везет в город книги, еще отцовскую библиотеку. Времена, мол, трудные, хочет продать. Мужик с сомнением покачал головой, но пустил наивного интеллигента, довез до города…
А в тайнике Настасьевском оказались не только иконы, но и кресты, медальоны, панагии. Какие же там были ценные вещи: золотые, серебряные, с тончайшими узорами, украшенные драгоценными каменьями, покрытые эмалью… Этот мальчишка, Петрусенко-младший, верно угадал: кое-что он хранил именно в саквояже. И другие драгоценности…
Уржумов расстегнул верх полушубка, достал сафьяновый футляр. Вот он, браслет-змейка, до чего хороша вещичка! А сколько золота – тяжелая, а сколько бриллиантов, хоть и маленьких, но не сосчитать, да еще два изумруда-глаза. Один этот браслет – состояние! Но там, в саквояже, столько еще подобного…
Виктор вскочил, грязно, громко выругался. Разве не заслужил он своим умом, ловкостью, сообразительностью, предприимчивостью – всем, чего нет у других «благородных» дураков, – этой добычи! Столько усилий, и что – зря? Нет, ничего он не отдаст! Тогда он просто растерялся от неожиданности – в самом деле не ожидал от Кандаурова и его брата этакой прыти! Но сейчас он будет готов, «браунинг» при нем… Решено, он возвращается за саквояжем!
И все-таки он сначала сделал небольшой круг, заглянул на пристань. То, что творилось на подступах к ней, он уже видел, это его не трогало. А вот вид стоящих кораблей, в том числе и «Беспокойного», успокоил.
– Без меня не уйдет, – сказал сам себе. – А я через полчаса вернусь.
И Уржумов пошел, почти побежал к Вокзальной улице. Он не допускал и мысли о том, что его обидчики могли тоже уйти на корабль. У них на руках раненый большевик, эти сердобольные так просто его не бросят. Что ж, он поможет им, развяжет руки – застрелит комиссара. Если надо будет – всех постреляет! Елена… Нет, конечно, ее он не тронет, да она и ее брат помешать не смогут. Не захочет ехать с ним? Ну и черт с ней, на свои деньги там, за границей, он и кокоток себе купит, и аристократок…
Над городом кружил самолет. При повороте на Вокзальную Уржумов отошел на обочину, пропуская встречный автомобиль. «Разлетались англичане, разъездились, – мелькнула мысль. – Помогают, союзники, командуют…»
Он уже видел забор и знакомый двор. И трех человек – Дмитрия, Александра и Елену, которые шли к дому, всходили на крыльцо…
– Стойте!
Митя, Саша и Алена обернулись. Распахнув калитку, Уржумов шагнул к ним:
– Давайте сюда мой саквояж, быстро!
– Подожди…
Митя пошел к нему, но Виктор поднял «браунинг» выше, рука его не дрожала:
– Остановись! Подойдет ко мне тот, кто принесет саквояж!
Дмитрий близко видел бледное лицо своего бывшего друга, дергающиеся губы, взгляд даже не злой, а осатаневший. Но Саша не видел этого, потому что безрассудно пошел к ним.
– И ты остановись, – перевел пистолет на него Уржумов. – Где мой саквояж?
– А вон, летит, – Саша вскинул голову в небо, махнул рукой. – Адье, драгоценный саквояж! Знаменитый летчик Ермошин везет его знаменитому сыщику Петрусенко!
Самолет Ермошина, сделав второй круг над городом, удалялся, но был еще виден. Уржумов сразу понял – это не шутка. С воплем бессильного отчаяния он два раза выстрелил в небо.
– Не по уткам палишь! – со смехом закричал неугомонный мальчишка.
А старший брат его Дмитрий вновь шагнул вперед:
– Виктор, опомнись!
Развернувшись к нему всем телом, Уржумов выстрелил сразу как попало. Мимо! Нажимая второй раз на курок, он уже прицелился. Но за эти секунды между первым и вторым выстрелами ловкая фигура рванулась между ними:
– Митя-я…
Это был Петрусенко-младший. Уржумов так ясно увидел, как разорвала пуля его легкое пальто ниже левого плеча, как хлестнула красная-красная струя крови, как мальчишка стал падать на руки брату… Дальше смотреть не стал – побежал прочь, лихорадочно пряча оружие.
Дмитрий сразу понял, что Саша умирает. Увы, на фронте он навидался всяких ран. Эта была смертельная, почти в сердце. Елена стояла на коленях, держала Сашину голову, не давая ей опуститься на землю, по ее щекам текли слезы. Митя зажимал рукой рану, хотя знал – кровь не остановить. Нужно было бежать, кого-то звать, везти Сашу в лазарет, но… Это было бесполезно! Жизнь покидала его братишку, надо было быть с ним рядом в последние минуты.
Саша переводил взгляд с брата на девушку. Этот взгляд еще был живой, изумленный.
– Митя, Аленка, – спросил, – он что, убил меня? Но мне совсем не больно, правда.
Сделал движение приподняться, застонал, взгляд стал потухать, остывать.
– Нет, это не Сильвио… – прошептал, и губы дрогнули в попытке улыбнуться…
Уржумов бежал к пристани. Его гнал страх. Это был панический страх, которого он в жизни никогда не испытывал. Он боялся, что эсминец ушел без него. Еще недавно с уверенностью думал, что с ним ничего подобного не случится, а теперь… Теперь он знал: судьба играет человеком. Он так хорошо все рассчитал, все продумал. Последние три года, когда все вокруг рушилось – Отечество, монархия, вера, семьи, жизни, состояния… – он обнаружил в себе особенные силы и способности. Он стал богатым! Он был богатым еще сегодня утром! Что же случилось, в чем он ошибся? Неужели в том, что связался с Кандауровым? А ведь, казалось, такой удачный ход! Когда в октябре восемнадцатого года он встретил Дмитрия на харьковской улице и спросил, не расследует ли господин Петрусенко какое-нибудь преступление в приватном порядке, клад из христоненковского тайника уже хранился у него. Однако Виктор понимал: освободившись из тюрьмы, Иван, конечно же, поедет в Настасьевку. И ничего не найдет. Что он сделает? Ясно – пойдет к своему покровителю Петрусенко. Это его тревожило, вот и спросил Дмитрия как бы ненароком. А потом подумал: взять бы Кандаурова в друзья- сообщники, обезопасить себя… Не в этом ли промах? Слишком уж близко подошел Дмитрий к нему, сумел разглядеть, разгадать…
На Торговой площади пришлось по-настоящему пробиваться сквозь толпу. Но отсюда он увидел стоящие на рейде корабли, среди них и свой «Беспокойный». От сердца отлегло, и Уржумов с удвоенной
