Она никогда не слышала такого названия.
— Возможно, я произношу не так, как произнесли бы вы, — ласково продолжала Этельрида. Она была поражена, что Зара, по-видимому, никогда не слышала о Рейтсе. — Я говорю о поместье Тристрама. Гвискарды владеют им со времен Вильгельма Завоевателя. Это один из редких случаев, когда поместье так долго не переходило из рук в руки. Это редкость даже в Англии, и титул до сих пор тоже переходил по мужской линии. Но Тристрам и Кирилл — последние в роду и если что-нибудь с ними случится, роду наступит конец. О, мы все так рады, что Тристрам женится!
Глаза Зары вспыхнули гневом. Она отлично поняла, что хотела сказать Этельрида — линия Танкредов должна продолжиться через нее! Но этого не будет никогда, никогда! Если они на это рассчитывают, то совершенно напрасно. Ее брак с Тристрамом только пустой обряд из материальных соображений, и на этот счет не должно быть никаких заблуждений. А что, если лорд Танкред тоже питает подобные надежды? Зара ужаснулась при этой мысли.
А кто такой был Кирилл? Зара и о нем имела столько же представления, сколько и о Рейтсе. Но ничего не спросила.
Если бы Френсис слышал этот разговор, он очень подосадовал бы на себя за свою непредусмотрительность. Конечно, он должен был сообщить своей племяннице все эти подробности, чтобы она не попадала в такое неловкое положение.
Этельрида испытывала величайшее изумление. Есть французское слово — ahori [4], которое отлично передает ее состояние и равнозначного которому нет в других языках. Невеста Тристрама, кажется, не имела ни малейшего представления ни о членах его семьи, ни о его поместье! В глазах Зары при упоминании о них появился недоверчивый и как будто испуганный взгляд, а Тристрам в то же время, по-видимому, страстно влюблен в нее. Как это все могло произойти? Да, здесь, несомненно, кроется какая-то тайна, и Этельрида почувствовала себя очень заинтересованной.
Френсис отлично понимал, что Заре будет трудно с ее гостями, и потому старался, насколько возможно, сократить послеобеденное кейфование своих гостей в столовой; Тристрам всячески помогал ему в этом, ибо стремился к одному — остаться наедине со своей невестой.
Могучее влечение, которое он почувствовал в первый же момент, когда увидел Зару, чуть ли не с каждым часом увеличивалось, причиняя ему страдание. Она была безжалостно холодна, и каждый раз, когда говорила с ним, в ее глазах появлялось откровенное презрение. Это страшно бесило и возбуждало Тристрама, так что когда гости стали пить за здоровье обрученной пары и желать ему счастья, он залпом осушил бокал старого бренди, мысленно произнеся клятву-молитву: «Не пройдет и года, как я заставлю ее полюбить себя; помоги мне, Боже!»
Наконец, мужчины встали и толпой направились в гостиную, где в этот момент Этельрида говорила:
— Северное их поместье, Морнуэль, далеко не так красиво, как Рейтс…
Увидев входящих мужчин, она тотчас встала, уступая свое место Тристраму, который с радостью опустился на софу рядом со своей невестой.
Однако им не пришлось остаться вдвоем, потому что Джимми Денверс решил, что как раз настало время подойти к своей будущей родственнице и сказать ей какую-нибудь любезность.
— Я буду очень строгим шафером, графиня, — произнес он, подходя к Заре. — Тристрам у меня уже не опоздает в церковь, он будет там за целых полчаса до начала венчания, и кольца не обронит — в этом отношении вы можете быть совершенно спокойны! — И Джимми нервно рассмеялся, так как лицо Зары оставалось холодным и равнодушным.
— Графиня Шульская не знает нашего английского обряда, Джимми, — быстро перебил его Тристрам, — она, вероятно, даже не знает, что такое шафер. Если бы мы жили в Америке, то устроили бы репетицию брачного обряда, как это проделала нынешняя леди Дорнвуд!
— Да, это, должно быть, было очень занятно, — сказал Джимми.
— Но там это еще имело смысл, потому что церемония венчания у них очень сложна, с большим количеством шаферов и дружок, а у нас все будет очень просто, не правда ли, Зара? Я терпеть не могу всей этой торжественности и пышности, а вы?
— Я тоже, — ответила она. И это было все, что она сказала. Сэр Джеймс попробовал сделать еще несколько замечаний и, почувствовав себя совершенно уничтоженным, отошел в сторону, а Зара встала и в качестве хозяйки направилась к леди Кольтсхерст и заговорила с ней.
Тристрам же подошел к герцогу и завел с ним разговор о политике; и хотя его дядя и сделал вид, что ничего не замечает, и с интересом поддержал разговор, но в глубине души очень пожалел своего любимого племянника.
— Мистер Маркрут, меня все это очень тревожит, — говорила между тем леди Этельрида хозяину дома, идя с ним по комнате к висевшей на стене картине известного мастера. — Ваша племянница, вероятно, очень интересная особа, но она, мне кажется, очень страдает. Пожалуйста, объясните мне, в чем дело? О, я помню обещание, которое дала вам за обедом, но вы действительно уверены, что они когда- нибудь найдут счастье друг с другом?
Френсис Маркрут наклонился, как бы для того чтобы указать на орнамент, лежавший на столе, под картиной, и сказал низким, дрогнувшим голосом:
— Я клянусь памятью человека, теперь покойного, которого я очень любил и который проклял бы меня, если бы я допустил этот брак, не будучи уверенным, что Зара будет в нем счастлива.
И леди Этельрида, взглянув на Маркрута, увидела на его обычно холодном, строгом лице выражение глубокого волнения.
— Если это так, я больше не буду сомневаться, — сказала Этельрида. — Я доверяю вам.
— Вы милая, благородная леди, — проговорил он, — и я горячо благодарю вас! И финансист позволил своим глазам выразить то чувство, которое он питал к ней, и сразу же переменил разговор.
Через несколько минут леди Кольтсхерст объявила, что пора уходить и что она завезет домой Эмили и Мэри. Карета герцога тоже уже ждала его, поэтому все стали прощаться, и хозяин дома шепнул Джимми Денверсу:
— Пожалуйста, уведите с собой Танкреда. Моя племянница очень утомлена, и я хочу, чтобы она тотчас же легла спать.
А Тристраму он сказал:
— Не оставайтесь даже для того, чтобы попрощаться, будьте благоразумны. Разве вы не видите, что Зара близка к обмороку? Уходите вместе с остальными, а завтра утром приезжайте за ней и повезите ее к своей матери.
И все ушли, как он того хотел, а когда сам он поднялся наверх, в гостиную, то увидел там Зару, которая стояла, как мраморная статуя, на том же месте, где ее оставили гости. Френсис подошел к ней, нагнулся и поцеловал ее руку.
— Вы прекрасно держали себя, моя дорогая! — сказал он и, положив ее руку на свою, повел в комнату. Зара шла как автомат.
Но некоторое время спустя, когда Маркрут уже ложился спать, его слух поразили рыдающие звуки «Грустной песни». Зара сидела за роялем, из глаз ее струились слезы, а душа со страстной мольбой обращалась к матери:
— Мама, — молила она, — просите Бога дать мне силы пройти через это испытание, раз это необходимо для нашего Мирко…
ГЛАВА XIV
Лошадь Тристрама, Сатана, была как-то особенно беспокойна, когда на следующее утро он поехал на ней в парк — ему даже пришлось взять ее на трензеля. Но он был рад непокорности Сатаны — это отвлекало его от мрачных мыслей. А настроение у него было очень тяжелое. В течение трехдневного отсутствия Зары он предавался романтическим любовным мечтам, как-то забывая о ее холодности и формальном отношении к предстоящей сделке. Поэтому когда он снова столкнулся с ее ледяным
