— Где?
— На вокзале Ватерлоо. Но, может быть, это была не она, потому что та дама была очень бедно одета и с большим интересом разговаривала с каким-то иностранцем. — Лаура взглянула на Тристрама и, заметив, что ее камешек почему-то попал прямо в цель, уже в радостном возбуждении продолжала: — Конечно, это, возможно, была не она; но у нее такой редкий тип, что если хоть раз увидишь ее, то уже никогда не забудешь.
— Это верно, — ответил он. — Но едва ли вы видели Зару, потому что в то время она уехала в Париж, где пробыла до самой свадьбы.
— Я помню тот эпизод очень хорошо. Это было как раз на следующий день после объявления о вашей помолвке, я возвращалась домой в деревню, — продолжала она как ни в чем не бывало.
И Тристрам вдруг вспомнил, что в тот самый день он тоже видел Зару, когда их автомобили промчались мимо друг друга, и что она тогда не уехала в Париж. И им снова овладели тяжелые подозрения.
Лаура пришла в полный восторг. Она не понимала, почему Тристрама так взволновали ее слова, но что он был взволнован — не вызывало сомнения. Поэтому она решила, что нужно продолжать ту же тему.
— У нее, может быть, есть сестра? Потому что чем больше я припоминаю ту даму, тем более меня поражает это сходство. Я помню, что тогда заинтересовалась еще и потому, что мужчина, разговаривавший с ней, был необыкновенно красив, а я, как вы знаете, дорогой мой, всегда имела пристрастие к красивым мужчинам…
— Зара — единственная дочь у своих родителей, — сказал Тристрам и подумал: «На что, собственно, намекает Лаура?».
— Но в таком случае у нее есть двойник, — рассмеялась Лаура. — Я наблюдала за этой парой целых десять минут, так как ждала свою горничную, которая должна была встретить меня. Поэтому ошибиться я не могла.
— Это очень интересно, — холодно заметил Тристрам.
— Может быть, я только ошибаюсь во времени и это было до ее отъезда в Париж, — продолжала Лаура. — А разговаривала она, возможно, с братом, — и Лаура опустила глаза, многозначительно улыбаясь.
По мере того как уколы Лауры становились все ядовитее, Тристрам приходил все в большую ярость, но гнев его обрушился на нее же. Лаура ошиблась в расчетах. Ей смертельно хотелось, уязвив Тристрама, вернуть его затем себе, но она была недостаточно умна, чтобы понять, что заставлять его ревновать жену — плохой способ для достижения этой цели.
— Я не понимаю, зачем вы клевещете, Лаура, — презрительным тоном сказал Тристрам, — все, что вы говорите, не производит на меня никакого впечатления. Я обожаю свою жену и знаю решительно все, что она делает.
— Ах, бедняжка, он рассердился! Ну, ну, не ревнуйте, я не буду больше вас дразнить, — рассмеялась Лаура. — Но какой гениальный муж — он знает все, что делает его жена! Да вас, милый мой, надо поставить под стеклянный колпак и показывать в музее! — и Лаура встала, и ушла.
У Тристрама было сильнейшее желание убить кого-нибудь, но он даже не знал, кого — может быть, этого иностранца, Мимо? Да, пожалуй, его! Имени-то его он, во всяком случае, не забыл. Если бы ему не мешала гордость, он сейчас же подошел бы к Заре и попросил все ему объяснить. Это было бы вполне естественно, и если бы он поступил так, как подсказывало ему чувство, все недоразумения давно бы кончились. Но он был слишком упрям, слишком оскорблен и слишком влюблен, чтобы поступить таким простым образом. В нем была оскорблена честь Гвискардов, и она, как все глупые предрассудки, заставляла его страдать больше, чем сам проступок Зары.
Поэтому когда муж и жена, одетые к обеду, снова встретились, они были еще более чужды друг другу, чем когда-либо раньше.
На сей раз Тристрам не стал дожидаться стука в дверь горничной своей жены, а вышел в коридор и сделал вид, что рассматривает картины. И когда он стоял там, сжав губы, леди Анингфорд вышла из своей комнаты и подошла к нему. Она удивилась, застав его тут: ведь ее собственный муж в первое время их супружеской жизни не оставлял ее одну ни на минуту.
Из двери выглянула Генриетта, тотчас же исчезла, и за ней появилась Зара. И хотя она была очень нарядна в своем светло-сером платье с жемчугом на шее, и Тристрам, и леди Анингфорд оба заметили, что глаза у нее были утомленные и в них таилось страдание. Вспомнив просьбу Ворона быть с ней поласковее, леди Анингфорд взяла ее под руку, и, приветливо разговаривая, повела в гостиную.
ГЛАВА XXVI
В то время как для этой молодой пары вечер проходил так печально, для леди Этельриды и Френсиса он был совсем иным. На этот раз финансист за обедом не сидел рядом с хозяйкой, но если мужчина умеет пользоваться обстоятельствами, а женщина помогает ему в этом, то они легко могут найти случай остаться вдвоем.
Поэтому вышло так, что, не покидая своих гостей, леди Этельрида отошла в амбразуру окна в картинной галерее, где собрались все остальные гости, и разговаривала там со своим новым интересным другом, а что он становился для нее другом, она чувствовала, Он, казалось, удивительно все понимал, был так спокоен, ровен и сдержан, и при этом в нем чувствовалась сила и могучая воля.
Это благодаря его стараниям гости собрались в картинной галерее — он знал, что в длинном узком помещении гораздо легче отделиться от компании, чем в гостиной.
— Почему у Зары сегодня такой печальный вид? — спросила леди Этельрида. — За обедом я смотрела на нее и удивлялась выражению ее глаз — взгляд их был страдальческим…
Френсис нахмурился; в последнее время он был так поглощен собственными интересами, что ему некогда было замечать выражение глаз своей племянницы. Если же в ее глазах была какая-то особенная печаль, то, значит, она получила тревожные известия о здоровье Мирко. И Маркрут мгновенно решил не говорить леди Этельриде об этом. Доктор Морлей предупредил его, что конец болезни Мирко может быть только один, а если Мирко умрет, то зачем говорить о нем и раскрывать таким образом позорную семейную тайну? И Маркрут медленно ответил:
— Есть кое-что, что иногда ее тревожит, но это скоро пройдет, не обращайте внимания.
И леди Этельрида, недоумевая, перевела разговор на другую тему.
— Могу ли я передать вам книгу завтра утром, до отъезда на охоту? — минуту спустя спросил финансист. — Завтра ведь ваш день рождения, и все гости не преминут, конечно, воспользоваться этим случаем, чтобы сложить свои дары к вашим ногам. Я хотел сделать это сегодня, после обеда, но не смог, потому что мы с вашим отцом слишком долго играли в карты. Завтра же я ожидаю еще несколько книг, которые мне бы хотелось вам подарить.
— Это очень мило с вашей стороны. А мне хочется показать вам свою гостиную, чтобы вы убедились, что у ваших книг будет достойное помещение.
— Когда вы мне разрешите прийти туда?
Вопрос был поставлен прямо, и леди Этельрида почувствовала вдруг всю пикантность положения — ей никогда в жизни еще не приходилось назначать свидание мужчине. Она подумала.
— Завтра охотники выезжают в одиннадцать часов утра, и если будет хорошая погода, мы все поедем с вами. Так когда бы это было удобнее всего? — спросила она, предоставляя ему самому выбрать наиболее подходящий момент.
— Вы ведь завтракаете утром внизу?
— Да, всегда; а завтра, в мой день рождения, вероятно, все будут завтракать внизу.
— В таком случае, если я приду ровно в половине десятого, вы будете у себя?
— Постараюсь. А как вы узнаете, как туда пройти?
— О, у меня прекрасная способность ориентироваться. К тому же вы мне показывали ваши окна
