— Да, да, рассказывайте, — прошептала леди Этельрида, и Маркрут продолжал:
— Всю свою жизнь мой герой лелеял идеал женщины, которую он полюбит. Она, по его мнению, должна была быть красива и стройна, благородна и свободна от предрассудков, а также нежна, мила и добра. Но прошла вся его молодость, и он не встретил ни одной такой женщины; и вот, уже в зрелом возрасте, он полтора года тому назад увидел свой идеал на придворном балу. Она шла под руку с одним из герцогов и нечаянно коснулась своим веером рукава нашего героя. И, взглянув на нее, он тотчас же понял, что это та, кого он ждал всю жизнь. Он стал искать случая встретиться с ней, и это ему удалось два или три раза, он понимал, однако, что таким образом далеко не уйдет, и потому в его голове возник план.
Его племянница, дочь умершей сестры, также вела очень несчастную жизнь, и он подумал, что и она могла бы поселиться среди английского народа и найти счастье в его среде. Она была очень красива и добра, и он решил устроить брак между ней и кузеном той леди, которую обожал, полагая, что таким образом приблизится к своей звезде и в то же время отдаст долг своей умершей сестре, позаботившись о счастье ее дочери. Но главным его желанием было приблизиться к обожаемой им женщине. И так все это и вышло.
Маркрут замолчал и, заглянув Этельриде в лицо, увидел, что на ее милые кроткие глаза навернулись слезы. Тогда он взял обе ее руки и, поцеловав их нежным продолжительным поцелуем, взволнованно прошептал:
— Эльтерида, дорогая, я люблю вас всем сердцем! Скажите, хотите вы быть моей женой?
Леди Эльтерида ничего не ответила и только позволила заключить себя в объятия.
ГЛАВА XXXI
Когда леди Этельрида сошла вниз к чаю, ее милое лицо горело ярким румянцем — слишком непривычны были для нее мужские ласки и поцелуи.
Ее серые глаза сияли от счастья, сердце переполняло чудесное чувство и доставляла радость мысль, что у нее есть тайна — тайна, о которой не знает даже ее самая близкая подруга — Энн. А леди Анингфорд, уверенная, что все время после обеда Этельрида была занята письмами, не подозревала, что она провела его с финансистом, и удивлялась, глядя на счастливое лицо Этельриды и не понимая, что ее так обрадовало.
«Она положительно хорошеет с каждым днем, и вообще она милейшее существо на свете», — думала леди Анингфорд. Но почему у нее такое счастливое выражение лица и такой непривычный румянец? Это было уже совсем загадочно, и леди Анингфорд решила, что необходимо посоветоваться с Вороном.
— Ворон, — подозвала она полковника Ловербая, — посмотрите на Этельриду! Что значит это блаженное выражение ее лица? Можно подумать, что ее целовал мужчина, которого она любит!
— А почему вы думаете, что этого и не случилось с нашей милой Этельридой? — проворчал Ворон. — Она ведь сегодня не ходила с нами на прогулку, так что лучше разузнайте, кто еще оставался дома.
Леди Анингфорд рассмеялась — такая мысль показалась ей нелепой.
— Кто же оставался в самом деле? Оставался лорд Мельтон, но и леди Мельтон тоже; затем оставались супруги Торнбай, но ведь смешно всех их заподозрить; кроме них оставался только Тристрам, который со страшной головной болью все время сидел в курительной комнате, да еще с герцогом оставался мистер Маркрут.
— А вы уверены, что он был с герцогом? — спросил Ворон.
— Ворон! — в ужасе воскликнула леди. — Неужели вы думаете, что у Этельриды может быть такое счастливое лицо из-за этого иностранца? Милый друг, вы, по-видимому, начинаете терять всякое соображение!
Но, произнеся эти гневные слова, леди Анингфорд вдруг умолкла, потому что вспомнила некоторые мелкие факты, которым раньше не придавала значения, но которые под влиянием подозрения, зароненного Вороном, внезапно получили совершенно новое освещение. Этельрида, например, часто и подолгу говорила о Заре, когда леди Анингфорд заходила к ней в комнату, но никогда не высказывала своего мнения о Френсисе Маркруте. Тут, возможно, что-то таилось, но этого было недостаточно, чтобы всегда бледное лицо леди Этельриды так заалелось. Это должно было иметь более основательную причину, и такой причиной могли быть только поцелуи мужчины! Но Этельрида никогда не позволила бы целовать себя мужчине, если бы не обещала ему выйти за него замуж. Следовательно, если у Этельриды за завтраком был обыкновенный цвет лица и если нельзя было предположить такой нелепости, как, например, то, что она просидела все время в промежутке между завтраком и чаем, наклонившись над огнем, значит в этот отрезок времени произошло нечто необыкновенное. Но что?
— Ворон, милый, я никогда еще во всей моей жизни не была так заинтересована, — проговорила леди Анингфорд, дойдя в своих размышлениях до этого пункта, — даже трагедия новобрачной пары не представляет для меня такого интереса, как все, что касается моей милой Этельриды. Поэтому вы обязаны пустить в ход свой проницательный ум и раскрыть эту тайну. Смотрите, вот идет мистер Маркрут. Будем наблюдать за ним.
Но как внимательно они ни наблюдали за финансистом, они ничего не прочли на его лице. Войдя в комнату, он спокойно сел и стал беседовать с другими гостями, сидевшими за столом. Он даже ни разу не взглянул на Этельриду и не сказал ей ни одного слова. Что же это могло быть?
— Я думаю, что мы все-таки ошибаемся, Ворон, — разочарованно сказала леди Анингфорд. — Посмотрите, лицо его совершенно спокойно.
Ворон только хихикнул и, продолжая прихлебывать чай, спокойно ответил:
— Человек не мог бы ворочать миллионами и держать в руках пол-Европы, если бы не умел владеть своим лицом! Милейший друг, не забывайте, что Френсис Маркрут не младенец! — и он снова захихикал.
— Вы, может быть, очень мудры, Ворон, но ничего не понимаете в любви, — сурово заметила леди. — Если человек влюблен, то будь он сам Макиавелли, а любовь скажется в его взгляде, если только за ним понаблюдать!
— В таком случае, дорогая Энн, вы наблюдайте, — сказал, смеясь, Ворон, — а я пойду посмотрю, что делает другая пара; они мои любимцы, и мне кажется, что сегодня они плохо провели день. Тристрам с головной болью сидел все время в курительной, а за его женой на прогулке попеременно ухаживали то лорд Эльтертон, то юный Билли. Этот юнец, кажется, влюблен в нее по уши, не менее, чем Тристрам!
— Так вы думаете, что Тристрам влюблен в нее? — спросила Энн, снова заинтересовавшись. — Он, во всяком случае, этого не выказывал вчера, и я не понимаю, как он мог удержаться, чтобы не схватить ее в свои объятия, когда она была с распущенными волосами и платье так соблазнительно обрисовывало ее стройное тело! Он должен был быть холоден, как лед, но прежде он мне таким не казался, а вам?
— Нет, конечно, он не холоден. Знаете, моя дорогая леди, я уверен, что между ними стоит какое-то трагическое недоразумение. Зара из тех женщин, которые возбуждают сильную страсть, а Тристрам в таком состоянии, что если у него действительно появятся основания для ревности, то он может убить свою жену.
— Боже мой, Ворон, какой ужас! — шутливо воскликнула Энн, но увидев, что лицо ее друга серьезно и он не шутит, она тоже стала серьезной. — Так что же делать?
— Не знаю. Я об этом думаю все время с тех пор, как я здесь. Сегодня я застал Тристрама в курительной, когда он сидел и бесцельно смотрел в огонь, даже не стараясь делать вид, что читает. И когда я его спросил, как его головная боль и не следует ли ему выпить бренди с содовой, он только ответил: «Благодарю вас, не хочу, это вряд ли поможет моему горю». Затем он сказал, что, пожалуй, лучше выпить, но, налив себе рюмку, только раз отхлебнул из нее и сейчас же забыл о ней. Потом он вскочил на ноги и, бросив, что ему нужно писать письма, ушел. Мне очень жаль его, беднягу, и если между ними не трагедия, а только каприз со стороны Зары, то она заслуживает хорошего наказания за то, что сделала его таким несчастным.
— А вы бы не могли сказать ей об этом, Ворон, милый?
Но полковник Ловербай покачал головой.
