затем железная немецкая дисциплина все-таки взяла верх. «Делай, что должен, и будь что будет». Этот древний рыцарский девиз Морунген всегда уважал.
Но только он принял решение делать, что должен, и даже успел вывести на чистой странице дату и время записи, как со стороны башни раздался тонкий смешной голосок:
— Здравствуй, дружок! Хочешь, я расскажу тебе сказку? Ой, что это я… Все пишешь да пишешь? На признание потомков рассчитываешь или просто рука тянется к перу и бумаге? Эх, сладкие муки творчества… Я бы тоже так хотел, но поверишь ли, мой юный друг, заели суета и хлопоты. Времени нет ни на что, а о нетленном и вечном вообще могу только мечтать…
Дитрих застыл, словно памятник самому себе, и просидел так около минуты с напряженной каменной спиной. Затем медленно-медленно обернулся…
На краешке башни танка, болтая в воздухе тонюсенькими ножками и приветливо улыбаясь ему, как старому знакомому, сидел огромный оранжевый не то абажур для лампы, не то мандарин, не то волейбольный мяч. Впрочем, у мандарина были милые и ясные глазки и забавная физиономия. Он потирал крохотные ладошки и всем своим видом давал понять, что готов продолжать занимательную беседу.
— О чем задумался, дружок? — доброжелательно спросил мандарин.
Майор сглотнул комок, застрявший в горле, и сипло спросил:
— Вы… Э-э… Ты кто такой?
— Ай-яй-яй, — укоризненно покачался мандарин (видимо, это движение заменяло ему качание головой). — Какой же ты невежливый…
— Кто ты и почему залез на мою машину? — внятнее проговорил Дитрих.
В глазах у него прыгали цветные пятна и кружились сотни крохотных мандаринчиков, и он с ужасом думал о том, как описать в журнале это существо и свой разговор с ним.
Мандарин-абажур ничуть не обиделся на сердитый тон и вообще повел себя совершенно спокойно, будто он каждый божий день лазил по секретным немецким танкам и на него орали недовольные конструкторы.
— Видишь ли, дружок! Она уже не твоя, она принадлежит истории. — Тут мандарин задумался. — Вместе с тобой, конечно. И тебе придется с этим мириться.
Это и была соломинка, которая сломала хребет верблюду. Принадлежать истории вместе со своим танком фон Морунген отчего-то категорически не захотел. И мы можем попытаться его понять. Виданное ли это дело — обсуждать свой сложный путь в истории с каким-то ошеломительным существом, относительно которого неясно даже, существует ли оно на самом деле или является сложной галлюцинацией.
Майор даже замахнулся на странное создание и воскликнул «кыш!», как вдруг со стороны пещеры донесся веселый голос Хруммсы:
— Кого я вижу? Хухичета! Здоров, дружище! Все еще странствуешь по свету, собираешь материал для книги?
Дитрих потряс головой, зажмурился, произнес в пространство: «Хухичета!!!» Казалось, вот-вот — и из ушей у него повалит дым.
Хухичета продолжал все так же мило улыбаться. Затем майор строго воззрился на полиглота и со зверским выражением лица произнес:
— Скажите своему другу, чтобы он немедленно слез с секретного танка. Это приказ! Иначе я буду вынужден принять меры…
Хруммса отвечал громким шепотом:
— Тише, тише, майор, не то остальные подумают, что вы сошли с ума. Вы что, не слышали? Это Хухичета — странствующий дух философии. Его сейчас никто, кроме нас с вами, не видит, так что ведите себя сдержанно, как подобает мужчине, аристократу и немецкому офицеру!
Морунген прикинул, как напишет, что сгонял с танка странствующего духа философии ярко-оранжевого цвета и шарообразной формы — с тоненькими ножками и ручками, и даже зажмурился от ужаса.
— Этот абажур — дух философии?
— Нет, дружок, ты очень плохо воспитан, — констатировал Хухичета. — Немудрено, что все так закончилось.
— Относись к этому философски, — посоветовал Хруммса.
— А я требую, чтобы все соблюдали порядок и дисциплину! — настаивал Дитрих, не желая даже уточнять, что и чем именно закончилось. Голова у него шла кругом.
Хруммса состроил гримаску и обратился к приятелю:
— Хухичета, сделай одолжение нашему майору, спустись вниз. А то он такой нервный, когда речь заходит о его любимом жлезьпыхе, что я за него начинаю беспокоиться.
Дух философии исчез с башни — растворился в воздухе и проявился уже на веточке ближайшего дерева, где и повис, словно огромный плод:
— Всегда пожалуйста.
Морунген, все еще сердясь, обратился к Хруммсе:
— Так-то лучше. Мы ведь все-таки на фронте, а не на ярмарке, к тому же я вашего Хухичету вижу в первый раз, слава богу! Почему я должен верить, что он дух философии, а не русский шпион?
Дух и полиглот весело переглянулись:
— Хухичета, — спросил Хруммса, — ты готов быть русским шпионом?
Хухичета с готовностью ответил:
— Нет! Я не пью, не курю и не ругаюсь матом.
Хруммса обратился к Дитриху:
— Вот видите, герр майор, а вы заладили: русский шпион, русский шпион. Наверное, ни одного живьем не видели?
Морунген засмущался:
— Я ученый, конструктор, танкист, наконец, а не разведчик. И я обязан по инструкции в каждом проявляющем повышенный интерес к моему танку видеть шпиона. А мнение, что все русские курят, пьют и ругаются, — совершеннейшая ерунда. Такое могут выдумать только сами русские.
Хруммса задумался:
— Если судить по моему доброму знакомому, господину Бользену, то вы, вероятно, правы. Некоторые русские в виде исключения могут в совершенстве владеть лишь одним из трех этих искусств. Правда, если это не приходится на день Красной Армии, 9 Мая, 7 Ноября, собственный день рождения, день рождения жены, провал резидента, аванс и получку… в общем, всего сейчас не перечислишь.
Морунген смотрел на Хруммсу как на знатока и сумасшедшего в одном лице.
— Надо было перед отправкой сюда пройти курсы в разведшколе СД, а то чувствую себя как младенец, лишившийся матери.
Хухичета поболтал ножками на веточке:
— Не огорчайся, мой юный друг. У тебя еще все-все впереди. Если не погибнешь, конечно…
Дитрих печально посмотрел на оранжевый шар:
— Как у вас тут говорят, спасибо на добром слове.
Хухичета отчего-то развеселился:
— Пока с вами Хруммса, бояться нечего. Вот когда он смоется, то пиши пропало.
Хруммса заинтересовался:
— А ну-ка, ну-ка, интриган («Кто это ценит?» — отмахнулся польщенный дух), поведай мне, что нас там ждет впереди такое страшное, что мне придется сматываться?
Хухичета спокойно заметил:
— Да собственно, ничего особенного. Все как обычно — война и немцы.
Морунген заинтересовался:
— Что? Где-то рядом есть линия фронта?
Хухичета подмигнул встревоженному Хруммсе, чтобы Дитрих не заметил:
— Где-то наверняка есть линия фронта.
Майор посопел, попыхтел, но все-таки решил уточнить:
— Может, ты расскажешь, как добраться до Белохаток?
Хухичета повозился на веточке:
