Глаз в пирамиде

Они стояли у подножия эшафота. «...Каждый в своих собственных измерениях, времени, пространстве, законах и странностях», — отчаянно думает Джордж. Да: если Вселенная — это один большой глаз, взирающий сам на себя, то телепатия — никакое не чудо, потому что любой, кто полностью открывает глаза, способен смотреть глазами остальных (на какой-то миг Джордж увидел мир глазами Джона Эрлихмана в тот момент, когда Дик Никсон бесстыдно его наставляет: «Скажи, что ты не помнишь. Скажи, что не можешь вспомнить. Скажи, что никак не можешь объяснить то, что помнишь». Я никак не могу объяснить то, что помню.). «И узрит ее всякая плоть»: кто это написал?

— Я буду по тебе скучать, малыш, — произнес шериф, смущенно протягивая ему руку. В полном оцепенении Джордж пожал ее. Рука была горячей и напоминала скорее лапу рептилии.

Монах прошел мимо него и начал подниматься по лестнице на эшафот. «Тринадцать ступенек, — подумал Джордж. — На эшафот всегда ведут тринадцать ступенек. И ты всегда кончаешь в штаны, когда тебе ломают шею. Это как-то связано с давлением на спинной мозг, которое передается предстательной железе. Берроуз называет это „Трюк Оргазма Смерти“».

На пятой ступеньке монах неожиданно воскликнул: «Слава Эриде».

Джордж ошарашенно уставился на монаха. Эрида? Это, кажется, что-то из греческой мифологии, но что-то очень важное...

— Все зависит от того, хватит ли у этого дурака мозгов, чтобы повторить.

— Тише, болван: он может нас услышать!

«Мне попалась плохая трава, — решил Джордж, — и я до сих пор лежу на постели в гостиничном номере, а это всё галлюцинации». Но он неуверенно повторил: «Слава Эриде».

И в тот же миг, как во время его первого и пока единственного кислотного путешествия, пространство начинает изменяться. Ступеньки становятся выше, круче — подняться по ним кажется таким же гиблым делом, как взойти на Эверест. Воздух внезапно осветился красноватым пламенем... 'Точно, — думает Джордж, — какая-то странная, совершенно левая трава...'

А потом, по какой-то причине, смотрит вверх.

Теперь каждая ступенька стала выше обычного здания. Он стоит у подножия небоскреба в виде пирамиды, к вершине которой ведет тринадцать гигантских ступенек. А на вершине... А на вершине...

А на вершине Один Громадный Глаз — кровавый дьявольский шар холодного огня, без сострадания, жалости или презрения — смотрит на него, в него и сквозь него.

Рука опускается вниз, открывает до отказа вентили обоих кранов над ванной, затем то же самое проделывает с краном умывальника. Малдонадо по кличке «Банановый Нос» наклоняется вперед и шепчет Кармелу: «Теперь можно говорить».

(22 ноября 1963 года Мао Цзуси встретила в международном аэропорту Лос-Анджелеса пожилого мужчину, пользовавшегося именем «Фрэнк Салливан», и отвезла его в дом на Фаунтин-авеню. Его отчет был лаконичным и бесстрастным. «Боже мой, — сказала она, когда он умолк, — и что вы об этом думаете?» Он надолго задумался. 'Ума не приложу. У тройного туннеля был, безусловно, Гарри Койн. Я узнал его, глядя в бинокль. В окне школьного книгохранилища я, скорее всего, видел того лоботряса, которого потом арестовали, Освальда. Парень на травяном холме — это Бернард Баркер из цээрушной банды Залива Свиней. К сожалению, я не смог хорошо рассмотреть человека в здании окружного архива. Но в одном я уверен: мы не должны об этом молчать. Необходимо, как минимум, сообщить об этом в ЭФО[16]. Возможно, они захотят изменить свои планы насчет ОМ. Ты слышала об ОМ?' Она кивнула. 'Слышала. Операция «Мозготрах». Большой проект, на целое десятилетие или около того. Самая масштабная операция за всю историю существования ЭФО'.)

— Красный Китай? — недоверчиво шепчет Малдонадо. — Ты, верно, начитался «Ридерс дайджест». Мы получаем весь наш героин от дружественных правительств вроде Лаоса. Иначе ЦРУ давно схватило бы нас за задницу.

Стараясь, чтобы Малдонадо услышал его слова в шуме текущей воды, Кармел подавленно спрашивает:

— Значит, ты не знаешь, как мне встретиться с коммунистическим шпионом?

Малдонадо бесстрастно его рассматривает.

— Сейчас коммунизм не слишком популярен, — произносит онледяным тоном. Этот разговор происходит третьего апреля, черездва дня после переворота на Фернандо-По.

Бернард Баркер, бывший чиновник при режимах Батисты и Кастро, надевает перчатки возле комплекса Уотергейт; в его памяти мелькает воспоминание: Травяной Холм, Освальд, Гарри Койн и — еще дальше в прошлом — Кастро, ведущий переговоры с Банановым Носом Малдонадо.

(Но 24 марта нынешнего года генералиссимус Текилья-и-Мота наконец-то нашел книгу, которую искал. Это была такая же подробная инструкция для пользователей, как и «Государственный переворот» Луттвака, но только об управлении страной после захвата власти. Книга называлась «Правитель», а написал ее ловкий итальянец по фамилии Макиавелли. Она поведала генералиссимусу почти обо всем, что он хотел узнать, за исключением того, как справиться с американскими водородными бомбами. Увы, об этом Макиавелли ничего не писал, ибо жил задолго до их изобретения.)

— Наш долг, наш священный долг — защитить Фернандо-По, —уверяла Атланта Хоуп аплодирующую толпу в Цинциннати в тот жедень. — Неужели мы будем ждать, пока красные безбожники высадятся у нас в Цинциннати? — Толпа зашумела, бурно выражая нежелание ждать так долго. Они ожидали высадки красных безбожников еще с 1945 года, и к настоящему времени уже не сомневались, что эти подлые трусы вообще не собираются здесь высаживаться и, значит, нужно с ними встретиться на их территории. Но тут группа немытых, длинноволосых, странно одетых студентов из Антиохско-го колледжа начала скандировать: «Я не хочу умирать за Фернандо-По». Разъяренная толпа двинулась к ним: наконец-то появились реальные красные для битья... Вскоре к месту действия неслось семь карет «скорой помощи» и тридцать полицейских машин.