за что. Теперь Паола уважала их. За силу, умение, отвагу. За беспечное «это жизнь», заменяющее привычное для имперцев смирение перед волей Всевышнего. Даже за то, что чем-то неуловимым они, случалось, напоминали солдат из гарнизона ее детства, ничуть не похожих на столичных рыцарей.
А еще то и дело всплывали в мыслях Сай с бабкой и Таграном. Неужели они сумеют проделать этот путь втроем?! Даже и с защитой духов, все равно — две женщины, одна из которых стара и немощна, и только один воин! А Зан-лу, похоже, ничуть не тревожится за сына. Паола долго колебалась, но все же спросила степнячку: мол, как же отставшие доберутся. Но Зан-лу ответила коротко и непонятно:
— У мудрых свои дороги.
Больше Паола не спрашивала. Только молча просила Всевышнего: охрани. Каковы бы ни были те дороги, пусть для Сай, старой лекарки и молодого воина они окажутся гладкими.
На четвертое утро двинулись дальше. Теперь путь кочевья шел от реки прочь, в глубь степи.
Паола с сожалением оглянулась в последний раз на шелково-блестящую воду. После каждого купания крылья ощущались лучше, теперь она не сомневалась, что восстановление хоть медленно, но идет. Эх, знать бы способ ускорить!
Теперь, когда между племенем и тревожными знамениями пролегла широкая река, степняки, казалось, вовсе позабыли об увиденных мудрой Сай демонах. Далекая чужая война не волновала их. По совести, думала Паола, винить их за это нельзя. Соседские-то беды не всех волнуют, а тут — чужие земли. Но, когда вечерами девушки затевали шутейную пикировку с парнями или подначивали их показать удаль в поединках, Паола уходила в сумерки и, злясь на себя и весь свет, пробовала взмахивать крыльями. До одури, до темноты в глазах. Не надеясь на успех. Просто чтобы отвлечься от заполняющей душу ярости. Вложить эту ярость в дело, ведь выплескивать на беспечных варваров — недостойно, да и глупо.
А засыпая, с трудом удерживалась от слез.
Только однажды Паола сорвалась. Тот самый нахал, имени которого она так и не узнала, а отличала по тройной черте татуировки, схватил за руку, рванул к себе:
— Почему каждый вечер уходишь? Иди к нам!
Упершись ладонью в каменно-твердую грудь, Паола вскинула голову — и напоролась на откровенно жадный взгляд. Прошипела:
— Пусти. Быстро.
Бог весть, что прочел молодой варвар в ее взгляде — но железная хватка разжалась.
— Еще раз тронешь — очень пожалеешь.
Развернулась и пошла к женщинам, с трудом удерживая спину ровной, а голову высоко поднятой. Хотелось убежать, забиться куда-нибудь, да вон хоть между тюками, и плакать, плакать…
— Сама о гордости своей не пожалей, — донеслось следом.
Паола побоялась отвечать. Ее трясло. Зан-лу схватила за руку:
— Что с тобой, дочка?
Паола вырвалась и все-таки побежала. Не видя, куда, не понимая зачем, лишь бы подальше. Лишь бы остаться наконец одной. Споткнулась, упала, едва успев выставить ладони, ободрав их о жесткие стебли. Со всхлипом втянула воздух, остро пахнущий горьким полынным соком. И, не сдерживаясь больше, дала волю слезам. Плакала, пока не обессилела, до полного опустошения. А когда затихла, чья-то рука мягко легла на плечо.
— Уйдите, — простонала Паола. — Уйдите, не могу я, сил моих больше нет.
— Пойдем спать, — мягко сказала Зан-лу. — Заспишь беду, утром станет легче. Пойдем, я тебе сон- травы дам, чтоб дурные сны не мучили.
— Меня и так не мучают, — буркнула Паола.
— Стонешь по ночам, — сообщила варварка. — То плачешь, то зовешь кого. Не помнишь, что снится?
— Нет. — Паола села, мотнула головой. Она и правда не помнила своих снов. Ни одного с самого начала этого великого варварского переселения. Но, похоже, оно и к лучшему…
Остаток пути Паола и близко не приближалась ни к девушкам, ни тем более к парням. Держалась возле Зан-лу как приклеенная. Так было спокойней. А взгляды… что взгляды! Пусть нахальный недоумок хоть дырку в спине глазами проест, нечего такую ерунду замечать.
Место постоянного становища Паола, как ни странно, узнала без подсказки и с первого же взгляда. Очень уж напомнило то, прежнее. Ряд оплывших от времени курганов над рекой, сложенные из камня очаги… и — девушка даже глаза протерла! — палатка лекарки чуть в стороне, на отшибе. Откинулась в сторону расписанная знаками-оберегами кожаная занавеска… на пороге показалась могучая фигура… обернулась, посторонилась, пропуская другую, тоненькую и невысокую… Паола радостно взвизгнула, ударила Звездочку пятками, и смирная кобыла пустилась галопом.
— Сай! Тагран! Бабушка! Вы здесь!
— О-ола!
Паола слетела с седла и кинулась обниматься с шаманкой.
До вечера не то что поговорить обстоятельно, даже словом перемолвиться было некогда. Племя устраивалось на новом — хотя какое оно новое! — месте, лекарка и шаманка обходили приехавших, проверяя, не прицепились ли к ним в дороге злые духи. Паола помогала Зан-лу и Таграну: не сидеть же без дела. Откровенно говоря, толку с нее было немного — тяжелую работу всю переделал Тагран, расстилать постели и расставлять утварь степнячка девушке тоже не доверила. Так что Паола всего лишь обмела стены и пол жилища полынным веником, а потом отправилась за водой.
Едва отошла от становища, ее нагнала Зайра. Тряхнула пустой шкурой для воды:
— Ты на реку? Я тоже.
Какое-то время шли молча. Потом Паола спросила:
— А почему вы не на самом берегу стоянки устраиваете? Что там, что здесь. Вот так ходить, наверное, опасно? А если, мало ли, те же зеленокожие становище окружат, вовсе без воды останетесь?
— Ты не понимаешь. — Зайра тряхнула головой. — На берегу жить еще опаснее. Эта вот река — она с гор течет. И характер у нее… горный, как еще и сказать! То ручей ручьем, видеть нечего, а то как разольется. Мы здесь на берегу даже коней не оставляем. А там, на прежнем, река спокойная, только туда по ночам стаи приходят. Волки, трупоеды…
Паола поежилась. В ее родном городке не редкостью были ни волчьи, ни гоблинские стаи, но все же за стенами казалось спокойнее. А вот так…
С другой стороны, может, именно поэтому воины-степняки не чета солдатам Империи?
Речка и правда походила на ручей. Шелковисто блестящий поток распадался на отдельные струи, весело прыгал по галечному руслу, огибал огромные серые валуны и снова собирался в гладкое полотно. Девушки остановились на каменистом уступе над берегом; отсюда, с высоты примерно человеческого роста, нужно было спуститься по выщербленным водой каменным пластам, напоминающим тесто в слоеном пироге. Дальний берег пирогом и смотрелся: белые полосы камня, темные — нанесенной на камень и забившейся в щели земли, а поверху шапка незнакомых Паоле ярких желтых цветов. За рекой вся степь казалась желтой, празднично-солнечной, и только вдалеке сизыми, бурыми и белыми складками дыбились горы.
На горы Паола смотреть не стала. Чего она там не видела? А вот река… на реку хотелось глядеть и глядеть, блеск шелковых струй завораживал, а еще — Паола только заметила — под водой камни играли самыми разными красками. Камни с гор. Пестрый красно-серый гранит, черный базальт, зеленая и розовая яшма…
— Красиво как, — выдохнула Паола.
— Красиво, — согласилась Зайра. — И безобидно, правда? А я видела, как эти камни сюда принесло. Волна была — вот отсюда, где мы стоим, здоровенного трупоеда смыло. Он выл, представь, пасть открывается, а ничего не слышно. Навсегда я тогда запомнила, как страшно высокая вода ревет.
Паола скользнула взглядом вверх по течению. Мирный ручеек блестел на солнце, вдалеке, похоже, был или перекат, или небольшой водопадик: там мерцали, переливаясь, короткие радуги.
— Напугала я тебя? — усмехнулась Зайра. — Сейчас бояться нечего, пошли.
