– Восемьдесят.
– Девяносто пять и ни цента меньше.
– Восемьдесят.
Что-то в нём заело, я понял, получить больше не представляется возможным. Он верно учуял – деньги мне нужны позарез.
– Ладно, грабитель семейных склепов, оформляй.
Ничтоже сумняшеся, он нажал кнопку под столешницей и в блокноте принялся быстро записывать какие-то цифры. Когда появился парень, которого я видел в соседней комнате, Тоби протянул ему блокнот и спокойно распорядился:
– Надо оформить, срочно.
Парень просмотрел запись. Вопросов у него не возникло, и он молча вышел.
– Мой менеджер, – просто пояснил Тоби.
Он смотрел на меня, пытаясь согнать с лица тень плутоватости. Моя единственная недвижимость выбрала именно эту минуту, чтобы с горечью напомнить, как подло я с ней поступаю.
– Послушай, – дружелюбно полюбопытствовал я, – что за имя у тебя? Назвали, случайно, не как Индиану Джонса, в честь собаки?
– У меня отец венгр. Иностранец, – пояснил он, чтобы я не спутал с отечественными венграми.
– А-а, это те, что приезжали под видом студентов, брюхатили наших дур и смывались, не платя алиментов?
Если он и обиделся, то не пода виду, – выгода для него была важней подобных глупостей.
– У меня двойное гражданство, – заметил он со снисходительной улыбкой.
Я не стал прояснять, какое было второе, наклонился над краем стола, подмигнул и спросил доверительно:
– А признайся. Сколько старушек ты облапошил и выжил на свежий воздух в дальнее Подмосковье?
Он протестующее вскинул обе пухлые руки.
– Бог свидетель, ни одной. Несколько алкоголиков – да, было дело, признаю. К старушкам я питаю слабость.
– Ладно, оставим алкоголиков. Струн моей души не трогает судьба этого сброда. Они сами себя не жалеют, судя по криминальной хронике.
– Рад это слышать, – с возвращающейся улыбкой подыграл мне Тоби. – Ваши слова – бальзам для моей чувствительной совести.
– Неужели? К тебе ночами тоже являются чёрные кошки и царапают душу?
На этот раз он слегка обиделся.
– Что ж, я не человек? Я, между прочим, пока дела шли не так скверно, как сейчас, отстёгивал на детский дом.
Откровенно говоря, меня такое признание ничуть не растрогало, хотя вряд ли он на это рассчитывал. Вместо сочувствия ему я заметил:
– Рад был услышать насчёт старушек. Значит, могу быть уверен, ты не надуешь меня слишком круто. Только не злись. Нервные клетки не восстанавливаются.
– Восстанавливаются, – уверенно возразил он.
– Но очень медленно, – согласился я. – От свежего воздуха и сна без кошмарных сновидений. А у тебя ранимая совесть. – Я откинулся на стуле и небрежно сделал ему упрёк. – Имей в виду, со мной у тебя никаких проблем. Если меня пришибут, квартира твоя. Никто судится не будет, никакие лишние формальности не обременят твои округлые плечи. А отсутствие наследников по всем неписанным законам должно увеличивать ссуду.
Его ответ сразил меня наповал.
– Я это учитывал.
Все мои переживания по поводу преданной мною памяти достопочтенных родителей улетучились в одно мгновение.
– Ах, ты… – завёлся я, но взял себя в руки. – Фу-у. так ты наводил справки, за моей спиной? Был уверен, я приду?
– Надеялся, – уклончиво сказал он. – Всякие бывают обстоятельства.
– Тебя, случаем, не турнули из органов?
– Я сам ушёл.
– То-то смотрю, напоминаешь комсомольца-вожака, заводилу-энтузиаста.
Через минут двадцать, как только все бумаги были подписаны, а его копия заперта в дорогущий сейф, он повёл себя заметно раскованней и оживлённей. Словно ждал, когда ж я уйду, и он потрёт руки от удовольствия. Я намеренно не спешил оставить его в одиночестве.
– Ах, Тоби, Тоби, – проворковал я ласково. – Соберутся когда-нибудь все облапошенные тобой доверчивые граждане и свернут твою холёную шею. И не помогут тебе девы-хранительницы, твои телохранительницы.
Он искренне рассмеялся, словно услышал отменную шутку.
– А, признайся, – продолжил я по-приятельски. – Они по вечерам тебя, наверное, раздевают, приподнимают под белы рученьки и относят в ванну. А потом моют твою чернявую голову и чешут жирную спину. Так или нет?
– И ещё кое-что делают, – согласился он, и в глазах у него промелькнуло сладкое воспоминание.
– Знаю, – сказал я, поднимаясь со стула. – Шлёпают по твоей круглой попке, чтоб ты припомнил счастливое детство.
Он расхохотался беспечнейшим образом. Нет, я положительно не мог держать на него камень за пазухой и, выходя, не хлопнул дверью.
– Ну нет, Тоби, – пробормотал я, устраиваясь в салоне «шевроле» и поворачивая ключ зажигания. – Если меня не пришибут по твоей наводке, ничего ты на мне не выиграешь. Посмотрим, кто будет смеяться последним.
Я был уверен, что у Тоби уже есть покупатель, и этот хмырь так просто не откажется от подписанных мною бумаг.
Мы должны были встретиться у знания с «Корона банком». По Садовому кольцу я проехал до Проспекта Мира, свернул на него при переключении света светофора с жёлтого на красный и живо пристроился в колонну спешащих машин. Я постепенно отставал от других автомобилей арьергарда, а, не доехав до Олимпийского комплекса, юркнул в левый переулок. Помотался по улицам и переулкам и оказался вблизи Олимпийского проспекта. Когда оставил позади парк с небольшим прудом, вывернул с проезда к высокому кирпичному строению с рядом витрин магазина одежды и увидел то, что являлось моей целью.
Банк располагался со стороны фасада старого здания. Объехав здание, я сразу заметил свежевымытый «БМВ» Ивана. Сам он сидел за рулём, заметил меня, однако ни движением, ни жестом не подал знака приветствия или предупреждения. Я выбрал самое близкое к нему место для стоянки, покинул «шевроле» и, негромко хлопнув дверцей, обошёл две иномарки и «восьмёрку». Подойдя к «БМВ», я постучал пальцем по лобовому стеклу перед лицом Ивана. Только после этого он кивнул мне, указал рукой на соседнее сиденье.
В салоне было тихо и тепло. Обменявшись рукопожатием, мы оба глянули на часы. Двенадцати ещё не было. Ещё оставалось время до встречи Ивана с президентом банка, и я не спеша, подробно рассказал о
