вплоть до перекрёстка, где я распорядился высадить меня. Наверное, мой вид внушил ему некие свои надежды, – он не подчинился. Пришлось с помощью тычка револьвером доказать, что его надежды ложны.
Когда такси замерло посреди улицы за перёкрёстком, я взял револьвер в левую руку, не спуская с него глаз, на ощупь отыскал ручку и открыл дверцу. Холодная сырость вползла в салон, освежая и бодря.
– Ты решил, я возвращаюсь с ограбления и в мешке деньги? – сказал я напоследок, пока восстанавливались моральные силы продолжить путешествие к дому. – Это не деньги, парень. – Я слегка встряхнул мешком. – В нём ценные бумаги на моё имя. Ты и твои дубины-дружки не знали бы, что с ними делать. Можешь этим утешиться. А теперь прощай.
– Ты мне должен заплатить! – вцепившись в руль, прорычал он.
Я сначала выбрался на дорогу, потом ответил:
– Ты же сам этому не веришь. Не хочу тебя разочаровывать. После попытки ограбить меня, ничего не получишь… в воспитательных целях. Да у меня и нет такой суммы. Продашь мопед.
Я ногой захлопнул дверцу и закинул мешок за плечо. Он нагнулся в мою сторону.
– Сволочь! – проорал он. – Жаль, не успел вынуть нож! Только ещё попадись!
Машина зарычала, рванулась вперёд и в водные лепестки расплескала большую лужу. Я не двинулся, не шевельнулся, пока она не исчезла из виду, а её гудение не отдалилось до проспекта.
Убрав револьвер в карман, я зашагал вдоль трамвайных путей. Надо было б вырезать пулю из сиденья такси. Эта мысль посетила меня, но не вызвала беспокойства. Вряд ли рыжеволосый разбойник заикнётся о ней в своём таксопарке, если он вообще таксист. Сам вырежет пулю и выкинет.
– Бог с ней! – вяло отмахнулся я от этой мелочной заботы.
Вскоре я видел знакомый с детства дом. Очень хотелось, чтобы в квартире заработало отопление. Но и без него можно было отогреться в горячей ванне. Уже возле дома прикинул, как же буду взламывать дверь? Я много бы дал, чтоб этого не делать. Во-первых, спят соседи. А во-вторых, нет инструментов. Погружённый в становящиеся невесёлыми размышления, я буквально наткнулся на сиреневую «девятку» у своего подъезда. И тупо уставился на машину, как если бы увидал африканского слона или летающую тарелку. Зачем-то задрал голову, посмотрел на тёмные окна третьего этажа. Что я надеялся там увидеть? Сам не знаю. Мои окна выходили на другую сторону.
Поднимаясь лифтом на свой этаж, я уже настраивался на то, что меня ожидало. Похоже, взламывать дверь не придётся. Это было весьма кстати. На лестничной площадке само собой началось расслабление, я почувствовал себя, как после недельного загула. В таком состоянии надавил на кнопку звонка. Тело заныло от усталости, я плохо соображал и раздражался, что приходится ждать. Наконец послышались приглушённые шаги, которые затихли прямо за дверью. Ноги отказывались держать тело, и в поисках новой точки опоры я лбом упёрся в глазок.
– Это ты? – тихо спросила она за глазком.
– Это я.
Надо полагать, мой голос претерпел существенные изменения, – снова был задан почти тот же вопрос:
– Правда, ты?
Ужасно захотелось пожаловаться, пустить слезу. Я так и сделал.
– Я ранен, измучен, едва стою на ногах. А ты мне не веришь.
Замок щёлкнул, и меня впустили в собственную прихожую. Вика была в халате, но не в моём, и сама закрыла, заперла дверь. Не верилось, что добрался-таки до своей берлоги. Как пудовую гирю, скинул на пол мешок, выложил револьвер на тумбочку.
– Мог бы что-то сказать, – с обидой заявила она, без удивления наблюдая за моими действиями.
Пришлось сильно напрячься, чтобы найти подходящий ответ.
– За сто лет, что не виделись, ты ничуть не изменилась.
Она фыркнула, точь-в-точь, как младшая сестра.
– Ты будто недоволен, что я здесь.
Не развязав шнурков, я скинул кроссовки и поискал ногами, отыскал тапочки.
– Я счастлив, дорогая. Безмерно счастлив. Мне не пришлось ломать дверь.
– Только и всего?
Я поморщился, присел на край тумбы.
– Не придирайся к словам, – попросил я. – Не дуйся, ради бога. Я счастлив видеть тебя. Но дай очухаться. Я ещё по ту сторону Добра и Зла. Лучше помоги скинуть куртку.
– Я места не нахожу, не знаю, что и думать. А ты? Хоть бы позвонил!
Она прикусила губу, решала не разговаривать со мной. Во всяком случае, мне так показалось. Я бы не возражал, помолчи она хоть минут пять. Но между нами пробежала чёрная кошка, и я первым не выдержал.
– Откуда ж я знал, что ты здесь? Кстати, кто тебе дал ключ?
– Это неважно.
Не дождавшись помощи, я сам принялся стягивать куртку. Она не вытерпела, подошла и ловко освободила меня из кожаных объятий.
– Действительно, – буркнул я. – Как будто трудно догадаться.
– А зачем спрашиваешь? – И она пальцем указала на пятно спёкшейся крови на свитере. – Это он тебя?
– Там и без него было полно желающих пострелять.
Я поднялся с тумбочки, пошатнулся и опёрся о стену. Затем прошагал в ванную комнату. Заткнув пробкой слив чисто вымытой ванны, открыл горячую воду. Ноги уже не слушались, колени подкашивались и я сел на белый эмалированный край. Я начал осторожно стягивать свитер, когда зашла она.
– Дай, я сделаю лучше.
Я не возражал, отдался её рукам. Он её волос пахло шампунем, и это пробудило лёгкое волненье чувств.
– Тебя не очень-то трогает, что меня ранили, – проворчал я, пока она закатывала свитер, мягко отдирала ткань от засохшей крови.
– Я боялась худшего. А у тебя только царапина. Или ты хочешь, чтобы я лгала?
– Нет, – буркнул я. – Мне даже нравится. Как боевая подруга.
Ей удалось снять свитер, не причиняя боли. Затем она стянула с моих ног носки и брезгливо откинула в таз.
– От тебя козлом несёт, – заметила она. – Остальное снимешь сам. Все вещи надо стирать. Стиральная машинка работает?
– А почему она не должна работать? – возразил я.
Расстегнув ремень, я стал снимать джинсы и совсем не ожидал, что она мило покраснеет.
– Я была у бабушки, и позвонил отец, – вдруг стала объяснять она причину своего присутствия в моей квартире. – Я ему рассказала… Предупредила, что собираюсь за тебя замуж. Только не думай… Просто для него это важно. Он хочет внука.
Складывалось впечатление, разговор идёт не обо мне, а о ком-то другом. Но мне становилось понятным поведение Эдика.
– Так это ради внука? Ради него мне позволено бродить по старушке Земле, а не удобрять её?
– Фи! Такая патетика тебе не идёт.
– Ну да, – произнёс я. – А что мне ещё не идёт?
– Многое, – сказала она совершенно серьёзно. – Половина галстуков уж точно. Я беспокоилась, не знала, чем отвлечься, и просмотрела твои вещи. Мне не всё понравилось.
На женском языке это означало, что она намерена полностью сменить мой гардероб по своему усмотрению.
– Ага.
В богатом арсенале русского языка я не отыскал другого слова для подходящего ответа на объявление войны моим собственным привычкам.
