выступил здоровяк-турок, не менее чем на пол головы выше Дуга и фунтов на сто тяжелее. Он демонстративно засунул массивный нож за голенище короткого сапога и, видя, что Дуг с равнодушным видом, не двигаясь с места, смотрит на противника, двинулся на него, подбадриваемый одобрительными репликами остальных. Верзила по-видимому даже не понял, что произошло, получив пару стремительных ударов ногами в голову, и мощный удар под ложечку он отлетел к планширу. Еще не придя в себя, моряк инстинктивно схватился за нож, но очередной жестокий удар по руке заставил ее повиснуть плетью, а нож вылетел за борт.
Не обращая внимания на корчившегося на палубе человека, Дуг двинулся к ошеломленным зрителям.
- Ну что же господа? Не стесняйтесь! Есть охотники? Можете вдвоем и с оружием, если конечно вам его не жалко!
Злоба в глазах противников говорила о том, что урок не пошел впрок и когда два грека вооруженных один ножом, а второй револьвером вышли ему на встречу, Дуг не стал дожидаться. Резкий прыжок и грек с ножом корчился на палубе, револьвер другого плавной дугой полетел в море.
Урок, полученный последней парой, отрезвил остальных. Шкипер оказался перед угрозой остаться с изувеченной командой, да и у моряков поубавилось охотников рискнуть рукой или ребрами. Поэтому когда Дуг предложил вместо членовредительства выпить за его счет по чарке узы и не держать друг на друга зла, предложение было встречено одобрительным ворчанием. Ну, а когда Дуг дал каждому из участников поединка по английскому фунту, последние остатки недовольства исчезли, и команда преисполнилась к нему особого уважения.
Море было спокойным, маршрут известным, уза настроила на благодушный лад. До утра следующего дня, когда из-за горизонта начал проступать силуэт острова, прямо на палубе шло неспешное застолье. Дугу пришлось рассказать о том, что он был среди штурмовавших остров в сорок четвертом. Моряки же вспомнили все легенды, которыми оброс остров за это время. Ко времени, когда ялик отчалил от борта Дуг был абсолютно уверен, что за ним вернутся и что эти головорезы, при нужде, пойдут за ним куда угодно.
Высадили его на крайней оконечности волнолома без приключений. Старая схема минирования пригодилась и, хотя мины на волноломе уже свое дело сделали, повозиться с ними пришлось порядочно, пока дорога до гавани и проход к подъему на кручу были очищены. Сквозь чистую и спокойную воду гавани просматривались остатки погибших судов. На берегу среди развалин пакгаузов и развороченного метала Дуг насчитал остатки не менее пяти лагерей брошенных мародерами. Моряки перетащили на берег его снаряжение и с не скрываемой поспешностью отчалили. Вернуться они были должны через две недели. Впрочем с того момента когда он ступил на остров все, что было связано с моряками ушло на второй план, главным было то, что теперь ни чьи глаза не помешают ему прикоснуться к тайне.
Обдумывая в очередной раз предстоящее, Дуг не торопясь разложил снаряжение. Подъем на береговую кручу был тяжел, а местами и опасен, поэтому с собой он взял только альпинистское снаряжение. Теплую одежду, продовольствие, медикаменты и армейский противогаз упаковал в мешки, которые вместе с палаткой привязал к фалам, при помощи которых, используя несколько удобных площадок, поднял все это на береговой обрыв.
Плоскогорье встретило по-осеннему выжженной травой и жарким маревом раскаленного камня. Море с крутизны берега, казалось абсолютно спокойным, и уже было затянуто сиреневой дымкой безветренного, знойного дня. Ни торопливо ушедшего каика, ни каких-либо других судов, с этой, единственно доступной для высадки стороны острова, в море видно не было.
Обстановка на плоскогорье за прошедшие восемь лет изменилась не значительно. Воронки слегка засыпало песком, и в них зацепились островки уже выгоревшей травы. Остатки металлоконструкций и прутья арматуры разрушенных сооружений проржавели. Под нещадными морскими ветрами и палящим летним солнцем потрескалась, а местами и слезла краска с техники, оставшейся от немцев и брошенной англичанами в сорок четвертом. Ржавчина и здесь оставила свое клеймо запустения. Если не считать разбитого кое-где стекла, и разбросанного около ближайших машин снаряжения, состояние техники было на удивление приличным. Мародеры оставили свои следы в основном у спуска в гавань, в виде нескольких беспорядочных куч облюбованного ими добра. Все свидетельствовало о том, что добытчики покидали остров в панике, а состояние брошенных вещей говорило о том, что они пролежали здесь уже ни один год.
Итак, остров свои тайны хранил, и пытавшиеся проникнуть в них думали только о том, как бы по скорей унести свои ноги.
Делать попытки проникнуть в несущие смерть подземелья острова со стороны плато в планы Дуга не входило. Даже беглый осмотр территории бывшей крепости позволял судить о том, что мародеры, наведывавшиеся на остров после войны, понесли не малый урон, как минимум десяток могильных холмиков говорил об этом, а некоторые из них были явно братскими. Грабители в основном стремились проникнуть в подземелья, что оканчивалось для них плачевно. Следов попытки подняться на гору Дуг не нашел.
Отсутствие интереса к технике, брошенной на плоскогорье, объяснялось довольно просто. Тяжелые, громоздкие предметы было довольно трудно спустить с крутизны над гаванью, а восстановление разрушенных при штурме подъемных механизмов в планы грабителей не входило, да и перегороженный потопленными судами фарватер не давал возможности подойти к пирсу не одному достаточно большому судну. Осыпи, завалившие ангары с авиацией и штольни настолько заросли травой и чахлыми кустиками средиземноморской сосны, что пришельцам и в голову не приходило, что под ними что-то находится.
Хотя и поверхностный, осмотр крепости занял довольно много времени и продвижение по горной дороге Дуг отложил до следующего утра.
Солнце еще только два часа как поднялось из-за горизонта, а Дуг уже был у первого разрушенного участка дороги. Практически отвесный провал глубиной более трехсот футов и шириной футов в семьдесят, на первый взгляд отбивал даже мысль о попытке продвижения дальше по этой дороге, но для человека с альпинистской подготовкой форсировать его большого труда не составляло. Вбитые в отвесную стену клинья с карабинами и закрепленные на них фалы сделали продвижение через взорванные участки дороги вполне приемлемым. Когда все необходимое оказалось на вершине, он обезопасил себя от нежданных гостей – снял фалы и карабины с клиньев на двух нижних переходах.
Верхний участок дороги встретил ровным устойчивым ветром, приносящим облегчение даже в палящий зной августовского полдня. Крутой изгиб дороги прятался в знакомое ущелье, явно искусственного происхождения и далее вел в котловину кратера. Если даже в ноябре сорок четвертого кратер поразил англичан своим покоем и красотой, то теперь, когда за семь лет природа основательно спрятала следы присутствия человека, по сравнению с мертвой пустыней нижнего плоскогорья, он воспринимался как чудесный оазис.
Вошедшего через угрюмую расселину ущелья буквально оглушали буйная зелень и густая смесь ароматов цветов, и растений с запахом плавящейся на солнце смолы кипарисов и сосен. Дорожки заросли травой. Стены коттеджей, и так сильно заглубленные в откосы кратера, окончательно спрятались под ковром виноградной лозы и плетистых роз. Не нужно было даже воображения, чтобы представить себе чертоги сказочных королей. Однако неумолчный стрекот соек, в ветвях лимонных и апельсиновых деревьев, нарушал тишину и говорил о том, что на это место наложено заклятье ничего общего с вечным сном не имеющее.
Коттеджи оказались в лучшем состоянии, чем он ожидал, несмотря на то, что через разбитые стекла и
раскрытые кое-где двери нанесло палых листьев и песку, сами дома, мебель, утварь и даже занавеси на окнах оказались целы.
