Йохая с процедур; спускается вечер, в воздухе пахнет дождём, и я тебе пишу… Иногда я обнаруживаю под рукой лист бумаги, но чаще — нет…
Если бы я сейчас могла лечь спать и проснуться на следующий день, когда боль утихнет. Но каждую ночь я просыпаюсь в три часа — в тот самый час, когда ты бегал вокруг меня, — и больше не могу заснуть. У меня же нет маленького ребёнка, чтобы будить меня в такое время!
Я сама — тот ребёнок, который не даёт мне спать (нет, я — та женщина).
Странно, как эта душевная сумятица преобразуется у меня в «язык тела». Ты не достоин знать о моём теле! Не помню, чтобы кто-нибудь так его обижал. Я только не понимаю, почему сейчас, когда я как никогда чувствую себя женщиной, ты не откликаешься…
Слышишь, Яир? Только что в пятичасовых новостях сообщили, что завтра утром пойдёт дождь.
«Наконец-то, радостная весть», — сказал диктор, а у меня дико забилось сердце, и, вместо того, чтобы принять таблетку, я быстро набрала номер твоей Рухамы (мы с ней уже подружились) и попросила кого-нибудь прислать. Срочно! Неотложная помощь!
Вот и всё? Последний шанс. Последние слова. Конец истории, которую ты начал о нас писать больше восьми месяцев назад. Даже меньше срока беременности…
У меня начали дрожать руки… Сколько минут у меня осталось? Десять? Девять? Гильотина уже приведена в действие.
Я даже книгу не приготовила. Если бы я могла сейчас прикоснуться своими глазами к твоим глазам, увидеть тебя изнутри и рассказать, что я вижу…
Я вижу там мужчину, который не мужчина, и мальчика, который не мальчик. Я вижу мужчину, взрослость и мужественность которого напоминает корочку на мальчишеской ране.
Ты сам однажды написал на конверте «Заживление Винда» (когда ещё был Виндом), помню, я подумала, что у тебя кровь запеклась как раз в том месте, где «мужчина» соединяется с «мальчиком», и это место у тебя — не живое и не мёртвое.
(Твой мотоциклист ещё не доехал до изгиба дороги в лесу. Похоже, что он едет медленнее, чем обычно. А может быть, он недавно ездит на мотоцикле? Очень хорошо, пусть едет помедленнее. Пусть останавливается в пути. Над лесом повисла большая тяжёлая туча.)
С каждым письмом росло во мне чувство, что в моих силах сделать нечто, связанное с тобой; не случайно ты обратился ко мне — своей обострённой интуицией ты почуял во мне способность растопить эту корочку так, чтобы из-под неё возник мальчик. Твой светлый близнец. И уж тогда, из этого мальчика, появился бы ты — тот человек, которым ты должен был стать.
Кто этот человек — этого я уже, как видно не узнаю. Могу только догадываться, что в нём соединилось бы всё — взрослый и мальчик, мужчина и женщина, живой и мёртвый и многое другое, и многие другие — но только вместе, без того искусственного жестокого разделения, которое ты делаешь в себе.
По-моему, в том месте, где все эти «души» соприкасаются, перемешиваясь без всяких перегородок, — там я вижу тебя самим собой.
Когда я встречалась с тобой «там», ты переполнял меня, мои тело и душа говорили с тобой напрямую, поверх твоих слов, которые нравились мне не всегда. «Там» ты по-настоящему волнуешь меня, пленяешь, ранишь и согреваешь.
В те немногие мгновения, когда ты позволял мне быть «там» с тобой, ты пробудил во мне чувства, которых я никогда ни к кому не испытывала. Да, ни к одному мужчине.
Что случилось? Ты чувствуешь? Меня вдруг бросило в жар и в холод. Я чувствую тебя, физически, всем телом, так близко, словно ты стоишь за дверью. Нет, я не хочу себя обманывать.
Но на улице уже несколько минут стоит полная тишина, ни один листик не шелохнётся. Мне страшно оторвать ручку от бумаги, я чувствую, что ты смотришь на мои губы. Что ты хочешь от меня услышать, что тебе сказать, чего я ещё не говорила? Что ещё осталось сказать словами?
Я слышу шаги на ступеньках, ведущих к веранде. Яир, если мне можно загадать ещё одно желание, я хочу, я прошу: пусть все эти слова, тысячи слов, станут сейчас телом.
С любовью, Мирьям
Дождь
В четверг утром, когда облака спустились в долину Бейт-Заита и просто лежали на доме, а дождя всё не было и не было, — ровно в половине десятого он позвонил
Я спросил, она ли это
Я знала, что это он ещё до того, как он заговорил. Слышала, как тяжело он дышит, и сама едва могла дышать
И всё, что было и не было между нами, все эти сумасшедшие месяцы начали таять у меня в груди
…и раненым в бою, который вёл с самим собой перед тем, как позвонить