— Что, не видно вооружённой толпы?
— Ничего не видно! Нигде никакого движения… Кругом все тихо и спокойно.
Хвост засмеялся.
— Не посмеют они, не отважатся…
Ждали весь день до вечера — ничего не было. Князь повторял своё:
— Не посмеют…
Ночь прошла спокойно, утром стража на башне все ещё ничего не видела. Снова наступил вечер, вокруг царила тишина. Княгиня ходила встревоженная, Хвостек повторял: не посмеют.
Вдруг на башне затрубили раз, другой, третий. Все вскочили на ноги — челядь, ожидавшая под навесом, работники, укрывавшиеся за валом, дружинники, караулившие на завалинке у крыльца. В вечернем сумраке что-то неясно мелькало. На опушке слева и справа как будто шевелилось что-то огромное и живое… Словно медленно ворочался дракон и полз по земле.
Часовой снова затрубил в рог, но от страха у него перехватило дыхание, и он замолк. Люди сбегались отовсюду, карабкались на вал, по лестницам, на крыши… Князь с женой вышли на крыльцо.
На опушке появилась толпа, вдруг высыпавшая из лесу.
— Кметы идут на городище! — крикнули дружинники, показывая руками.
В полутьме все явственнее виднелись собравшиеся на опушке люди, они двигались, приближались, число их росло. Из глубины леса выходили все новые отряды и заполняли долину. Земля гудела. Справа и слева, со всех сторон потянулись рати, медленно, торжественно, без суетни. Минутами в тишине слышался отдалённый гул голосов, как будто ропот волн. Но то не волны в озере роптали, а дышали люди и ступали кони, а на копьях высоко вверху развевались хоругви — священные боевые знамёна.
При виде подступавших отрядов у Хвостека и его супруги кровь отхлынула от щёк, они побелели, почти как у тех мертвецов, которых недавно через этот порог за ноги выволакивали из горницы. Князь велел подать меду, выпил чарку и швырнул её об пол.
— Все, кто жив, на вал! — крикнул он. — Поджигайте мост!
Люди мигом выскочили из ворот и бросились на мост, неся смолу и лучину. Смолой облили сваи. Смерд сам поджёг мост с четырех сторон, а люди пустились бегом к городищу, в заваленные брёвнами ворота.
Мрак сгущался, и вдали уже ничего не было видно, но вот пламя вспыхнуло, с шипением охватило балки и вдруг взметнулось вверх. В красном зареве показались башня, двор и вся окрестность вокруг, струйки огня поплыли по озеру. Потом все снова погрузилось во тьму, везде было тихо, только потрескивали горящие балки, и красный дым, клубясь, подымался вверх, наподобие второй башни.
Смерд приказал ломать кольями мост, чтобы он скорей подломился и упал. Мост с треском рухнул в воду, дымящиеся, полуобгоревшие бревна, шипя, неслись по волнам.
Лодки и челны, стоявшие на берегу, волокли к городищу и прятали во рву. Хвостек, подбоченясь, смотрел: лоб его хмурился, а губы тихо проклинали ехиднино племя.
Понемногу балки догорели, огонь погас, темнота показалась ещё чернее, ночь ещё беспросветнее. Что таилось в этой мёртвой темноте — кто мог угадать?
Хвостек долго стоял в оцепенении, потом, словно вдруг ожив, двинулся вперёд, кликнул людей, стал отдавать приказания.
Вскоре что-то пронеслось по двору и вылетело на берег — маленький человечек отвязал душегубку, крохотную, как ореховая скорлупка, что-то всплеснуло и исчезло. Зносек, остриженный наголо, с простреленным глазом, лежал в своей скорлупке и, почти не двигаясь, медленно грёб руками и плыл. Плавно и бесшумно скользил челнок, словно снизу его несли на плечах русалки.
Люди, залёгшие на валу, вглядывались в темноту. На башне расхаживала стража и смотрела по сторонам. Не видно было ничего… вверху мерцали звезды, внизу поблёскивало озеро, в глубине стояли чёрный лес и немая долина. Она тоже наполнилась мраком, нигде ни одного огонька, точно полчища кметов провалились сквозь землю.
Одноглазый человечек, переправясь на другую сторону, завёл свою скорлупку в камыши, вылез на берег и больше не возвращался.
Так прошла ночь. Небо на востоке посерело, по земле поползли туманы, — и всё заволокли, только земля, казалось, дышала и шевелилась… Туман опустился на берег озера и закрыл леса и поля. Люди вглядывались с валов в густую мглу, но не видели ничего.
Сквозь туман алел и золотился восток, по земле пробежал ветер, разметал лежавшую на ней пелену, разорвал, откинул прочь и окутал ею леса.
Люди на валу смотрят: перед ними стеной стоит толпа, голова к голове, плечо к плечу, как песок на берегу… Впереди на конях Мышки и старейшие кметы.
Хвостек стоял уже на втором ярусе башни, стоял, считал и не мог счесть. Он тряхнул головой.
— Пускай постоят… покуда их не прогнали!
Куда он ни оборачивался, везде встречал знакомые лица: вот стоят братья тех, кого он убил, там сыновья потопленных в озере, а вон здесь те, что были с Мышками в городище… целая толпа. Стоят стеной и глядят на городище, словно хотят глазами его съесть.
— Пускай наглядятся! — буркнул он под нос и медленно спустился с лестницы.
Внизу пьяные дружинники расставляли людей, стараясь их подбодрить.
— Э, да это чернь, а не ратники, горе-вояки от сохи да орала… сброд…
Вышла Брунгильда, поглядела вокруг, заломила руки и закрыла глаза. Хвост засмеялся, но был бледен, как труп.
На той стороне — удивительно — ни криков, ни команды, встали и стоят, но почему-то придвигаются все ближе и ближе. Одни несут на плечах челны, другие на берегу связывают плоты. А эти готовят луки и пращи.
Взошло солнце, на дворе белый день. Издали Мышки кричат:
— Ну, последний твой день, проклятый Хвост! Поклонись солнцу да простись с ним, больше ты его не увидишь!
Князь не слушает, садится на лавку и пьёт. Стража натягивает луки. Справа и слева множатся челны, словно растут из-под земли, вокруг них теснятся люди, спускают на воду, плывут — чёлн к чёлну, плот к плоту, — тянутся вереницей до самого вала.
Вдруг вскочили люди, залёгшие во рву, с обеих сторон раздался оглушительный крик, от которого земля содрогнулась, стая воронов сорвалась с башни и с карканьем улетела в облака.
Засвистели стрелы. С обеих сторон посыпались камни. С башни стали сбрасывать булыхи и балки; падая, они увлекали за собой в озеро людей, и, что ни всплеск, тонуло несколько осаждающих, а из городища доносились торжествующие клики.
Но, едва упадут одни, ни их месте теснятся другие, живые карабкаются по мёртвым:
— На вал! На вал!
Дружинники бегают, подгоняют, кричат… Дважды отразили натиск, кметы в третий раз двинулись в наступление, смяли стражу, оттеснили во двор и к воротам… Завязался рукопашный бой…
Хвостек глянул и побледнел.
Бегом он бросился в горницу и вынес на руках жену. За нею с плачем побежали женщины…
— На лестницу! В башню!..
— В башню! В башню!
Тащат узлы, какие-то тряпки — кто что схватил…
— В башню, верные слуги!
На лестнице черно от облепивших её людей, она уже гнётся под их тяжестью, а ненасытная башня все поглощает и поглощает беглецов.
С страшным криком вбежала во двор отступившая с вала стража. Окружённая со всех сторон, она не могла защищаться и бежала, трупами устилая свой путь… По озеру плыли мертвецы с окровавленными лицами.
Все, кто остались живы, карабкались по лестнице, но вот сверху лестницу втащили внутрь и дверь задвинули засовом.
Городищем овладели Мышки. Кто не сдавался, погибал… Тех, что бросали копья, связывали.
Люди кинулись в горницы и клети — искать, брать, вязать… Везде было пусто.
