Вдруг на взмыленном, запыхавшемся коне примчался человек в одной рубахе; уже издали он что-то выкрикивал, показывая рукой назад.
Все вскочили ему навстречу. Спрыгнув с коня, человек громко закричал:
Едва услышав грозную весть, все бросились к своим лошадям. Ужас и смятение охватили всех.
— Вот и дождались за ссорами и спорами! — гневно вскричал Добек. — А теперь все погибнем, если, потеряв головы, разбежимся: так и перебьют нас по одному, как воробьёв на крыше…
Лешеки молчали, отойдя в сторону: им легче было договориться с сыновьями Хвостека. Мышки рисковали головой… Они сбились в кучу и стояли особняком.
— По коням, кто жив, собирайте своих людей! — послышались крики. — Тут некогда долго раздумывать… Идти всем и лавой загородить им путь… Не остановим их сейчас, потом будет поздно…
— Все по домам, за людьми! — повелительно прервал Добек. — Поезжайте собирать челядь… завтра ведите сюда к Гоплу всех своих… и отсюда двинемся на врага… Вечера и ночи хватит! По коням! По коням!
Разослав гонцов по усадьбам, все сели на коней, мигом переловленных на пастбище или выпряженных из возов, и, едва успело стемнеть, как городище опустело и затихло.
Когда настала ночь, в той стороне, откуда ждали нападения, небо обагрилось заревом.
Наутро никто не приехал на место сбора: должно быть, все готовились, а у многих не было копий и пик… Лишь на третий день люди стали понемногу стекаться к озеру. Весть о вторжении врага всех подняла на ноги, потянулись кучки людей даже из самых отдалённых поселений.
Не дожидаясь, чтоб его выбрали, Добек явился первым на площадь, сам взял на себя начальствование, и никто не отказывал ему в повиновении. Он был достаточно силён, чтобы подчинить себе всякого, кто бы вздумал противиться.
Вооружённый народ того времени едва ли мог называться войском. Поляне были мирным земледельческим племенем, не привыкшим воевать и грабить… Лишь необходимость обороняться заставила их вооружиться, но вооружение у них было убогое.
Старинное медное оружие имелось у немногих, железного было мало, челядь шла с каменными молотами и секирами, палицами, подбитыми гвоздями, луками, пращами и копьями. Кусок липовой коры служил доспехами, а прекрасным называли щит, обтянутый одной или двумя шкурами. Топоры и ножи — что у кого было — затыкали за пояс и привязывали к сбруе.
Челядь и слуги шли пешком, лучшие дружины и кметы ехали верхами, в шишаках или просто в шапках, прикрываясь лишь медными нарамками, защищавшими от удара мечом.
Каждый род вёл своих людей, не всегда покорных, которых держали в повиновении угрозами и страхом.
Добек носился из конца в конец, объезжая толпы и выстраивая их рядами, причём челядь нередко затевала ссоры, а он палкой наводил порядок. Слуги Мышков не хотели стоять рядом с Лешеками. Но Добек, распалясь, не ел и не спал, а не успокоился до тех пор, пока не увидел, что может, наконец, повести людей в бой. Он любил войну и тогда лишь оживал, когда с копьём в руке садился на коня. Глаза его смеялись и подрагивали губы. К вечеру Добек послал самых ловких людей в разведку, приказав им дознаться, где находится неприятель. Он не хотел выступать в поход, не достав языка. А пока, отойдя к озеру, расположился с людьми в роще, чтобы ночью их не выдал дым костров.
XXIII
Посланные вернулись с донесением, что немцы уже близко: подкравшись ползком, они слышали и даже видели их, но подсчитать не могли.
Немцы, наступая, угоняли людей и скот, сжигали избы и грабили всё, что можно было утащить, а уходя, оставляли после себя пустыню и пепелище.
Надо было выступать немедля, чтобы преградить им дальнейший путь, ибо каждый день стоил многим жизни и достояния. Но люди страшились борьбы с вооружённым противником: против такой силы кучки челяди было недостаточно. Поэтому Добек решил бесшумно подобраться к их ночевью и напасть врасплох на спящих.
Тихо и осторожно они стали продираться сквозь лесную чащу, а вправо и влево Добек разослал лесных людей, умеющих лазать по деревьям и красться ползком по земле: они должны были разведать, где стоит неприятель и как его лучше окружить.
На другой день в глухой чащобе они наткнулись на целое стойбище женщин с детьми, стариков и больных; тут же находился скот и всё, что успели захватить, когда бежали из дворов и хат, чтобы спрятаться от врагов в неприступных урочищах.
Вопли и плач оглашали лес. Сидя на земле, беглецы голосили и стонали, прижимаясь друг к другу при малейшем шорохе и выдавая себя криками.
Они рассказали, что уже многих увели в плен и мало кому удалось вовремя убежать и спастись. Леса, ивняк и камыши над водой служили пристанищем беглецам, но и там их настигали собаки, которые стаями шли с поморянами.
Немцы и поморяне опустошали край огнём и мечом, молодых они связывали лыком и угоняли с собой. Вели вражеское войско князья Попелек и Лешек, мстившие за родителей.
Особенно беспощадны они были к кметам, хватали их и вешали на первом же дубе.
Крик женщин, плач детей, жалобные вопли старцев пробудили в людях Добека жажду мщения.
Беглецы с ужасом рассказывали о людях, с головы до ног закованных в железо, с металлическими щитами, от которых отскакивали стрелы. Даже палицы не пробивали этих щитов, воины стояли за ними, как за железной стеной.
Гневом и отвагой наполнили сердце Добека рассказы о том, как, грабя дворы, немцы пьянствовали и обжирались, а ночами валялись, как свиньи, и храпели, опьянев до бесчувствия… Если застигнуть их в это время, останется лишь связать их и перебить.
Среди беглецов, встреченных в лесу, нашёлся старик, который взялся показать дорогу к немцам. До сумерек пролежали здесь, но, едва стемнело, кметы потянулись по опушке леса, двигаясь на север. Луны не было, пасмурная ночь окутала их тёмным покровом.
Долго они шли, сворачивая то влево, то вправо, наконец, сквозь деревья увидели вдали разбросанные по лесу догорающие костры.
Добек высунулся вперёд — посмотреть расположение костров, чтобы по ним определить силы неприятеля. Но их было столько, что он бросил считать, ему уже не терпелось рубить. Ни немцы, ни поморяне не ожидали, видимо, что кто-нибудь посмеет выступить против них, и беспечно отдыхали. Густой лес, закрывавший с одной стороны долину, в которой раскинулся лагерь, позволил кметам подкрасться к нему почти вплотную.
Припав к земле, люди неслышно ползли. Лагерь поморян был бы заманчивой добычей, даже если бы они не награбили здесь всякого добра. Народ у них там собрался со всего вендского побережья вплоть до устья Лабы — разбойники и мошенники, каких свет не видал. У поморян, одновременно воинов и торговцев, было все, чего только душа пожелает. В Винеде они меняли свой янтарь и шкуры на железо, мечи, сукна и другие товары, что привозили с юга, востока и запада. Речь поморяне сохранили славянскую, но сердца их стали немецкими: ради корысти они готовы были служить каждому, идти против своих, жечь и убивать хоть родных братьев. На это толкали их жадность и по-звериному дикие нравы.
Они уже прошли немалую часть страны, оставив за собой выжженную пустыню, смели с лица земли несколько поселений и разграбили множество дворов, а теперь, разыскав в лесу безопасное место, разбили лагерь. Тут защищали их озеро, глухая чаща и тянувшиеся вокруг болота. Они отдыхали, даже не выставив часовых. В котлах варилась еда, мечи и щиты валялись на земле где попало. Воины сбросили с себя железные доспехи и сняли пояса, чтобы легче было дышать.
Развалившись вокруг костров, они горланили дикие песни, которые сливались с страшными криками и воплями пленных.
Безжалостно издевались они над женщинами и детьми, захваченными по дороге. Пленники находились неподалёку от лагеря: голодные и избитые до крови, они лежали на земле, связанные верёвками и лыком, и никто не бросил им куска хлеба. Стая собак с лаем бегала вокруг них. Несчастные не смели даже стонать,
