Вне России

на жалость.

Я вот думаю только об одном: почему вот эти и милые, и добрые, и однозначно душевные люди, из которых большей частью состоит наша страна (полагаю, то и ОНИ в личном общении милы и душевны), творят со страной такую похабень, как только собираются вместе и приступают к профессиональной деятельности?

Почему у нас по-прежнему все хреново с указателями?

Почему у нас худшие на континенте дороги?

Почему Москва и наполовину не Мюнхен?

Почему Россия даже на треть не Европа?

Следует ли нам в нашем квипропо утешаться душевностью? Или все же настаивать на обезличенном, имперсонифицированном, общем для всех Ordnung – порядке, уничтожающем бардак?

Я как-то больше склоняюсь к первому. Боюсь, что выбирая второй вариант, мы придем к неизбежному выбору между русскими без России – либо Россией без русских.

2007 Comment

«Шереметьево» за прошедшие годы изрядно и построилось, и перестроилось, и даже сменило порядковые номера терминалов на литеры. Особенно хорош терминал D, откуда улетают рейсы «Аэрофлота». Если нет багажа, то, регистрируясь на рейс через интернет, можно вообще приезжать «Аэроэкспрессом» за 50 минут до отлета.

С остальным – что с указателями, что с дорогами, что с порядком, который для меня вовсе не казарма и колонной-строем- арш, а вот как раз внятная навигация жизнеустройства – тут все обстоит по-прежнему.

И я все чаще объясняю это тем, что люди в России – как и в большинстве азиатского типа стран – живут вне христианского типа бытовой культуры, то есть такой культуры, когда люди равны и равно важны, и ты к путнику относишься как к самому себе, и при этом живешь для себя. У нас живут – учатся, строят, делают машину или пекут пироги – не для себя, а для чего- то (кого-то) вне себя. Для родителей, начальства, ради денег или чтоб отстали. Наша страна по-прежнему не наша, а чья-то. Наши – это квартира, дача. А уже подъезд в доме или подъездная дорога к даче – они не наши, на них плевать. И на тех, кто не наш, кто не отсюда, тоже плевать.

В этом-то все и дело.

2012

#Германия #Баден-Баден Старая Европа и новый Петербург

Tags: Голой задницей по следам голой задницы Достоевского. – Слуга меня запеленал. – Губернатор Матвиенко как наследница Гитлера.

Как-то приятель соблазнил меня провести уик-энд в Баден-Бадене. Он обожал то, что называется Старой Европой, и обещал ее показать по полной программе.

Приятель родился в Перми, однако давно жил в Голландии, я же в ту пору работал в Лондоне. Идиллический городок на краю Шварцвальда был действительно удобен для встречи: туда летал дискаунтер Ryanair. А «полная программа» отсылала к европейской истории в той же мере, что и к русской: я был зван «на воды».

К водам в Баден-Бадене имело отношения два заведения: современный шалман, содержащий в названии что-то типа «spa», и старые термы Фридрихсбад, в которые мы и отправились. Войдя внутрь, я остолбенел, а будь на моем месте жена мэра Москвы Елена Батурина (испытывающая, как известно, сильные страдания при виде «ужасного состояния» венецианских домов) – она бы и умерла. Кафелю там было полторы сотни лет. Того же возраста толстенные трубы открывались при помощи рычагов. Потолок выглядел так, как выглядит потолок, веками впитывающий дух минеральных солей. «Зато ты сидишь голой задницей на той же мраморной скамье, на которой сидели Достоевский и Тургенев, – сказал приятель. – А в новом spa кто? Одни ваши воры».

Не могу сказать, что тактильные ощущения от филейных частей Достоевского меня восхитили, но разницу между старым и новым я прочувствовал хорошо. Мы продвигались по термам минута в минуту по заведенному с XIX века расписанию, то погружаясь в горячий бассейн после прохладной парной, то в холодный после горячей. Банщики хватали нас за ноги для разворота на каменной мыльне, и растирали какими-то пузырями, что мало походило на то, что я понимал под словом «массаж». Под конец же мы перешли в последний зал, построенный, на манер римского Пантеона, в виде купола без окон, где тусклый свет вперемежку с дождем падал внутрь через отверстие на самом верху. Капли били о мрамор пола. Еще один слуга беззвучно схватил меня, спеленал простыней по рукам и ногам – как младенца – и уложил на подогретое ложе, накрыв байковым, как в детстве, одеялом. Я уснул невиннейшим сном в своей жизни.

Камни Старой Европы усилили мою любовь к Петербургу – единственному старому европейскому городу в России, который вообще по своей сути есть город золотого сна, декорация вымышленной прекрасной империи. И это было одной из причин, почему я не остался жить в Англии. Должно быть, ту же любовь чувствуют питерские декораторы: не те, что закупают тоннами для очередного интерьерного ресторана стразы от Сваровски, а те, что трясутся над подлинными старыми кирпичами. Ведь эти кирпичи много чего видали и много кого знавали – от Достоевского до Мандельштама.

Тогда я еще не знал, что старый Петербург вскоре начнет уничтожаться с тем же буйством, с каким в 1990-х новые русские сбивали лепнину в протечках ради подвесных потолков. При губернаторе Матвиенко на Невском снесут больше старых домов, чем было разрушено Гитлером в войну, и это, к сожалению, вовсе не литературная гипербола. Многие объясняют уничтожение истории коммерческим интересом, но я порой думаю – а может, разрушители просто не видят, что Петербург – это Старая Европа? Не знают силы старых камней?

Я и сам, плескаясь в термах в бассейне, спросил приятеля: а где же знаменитая баден- баденская минеральная вода?

– Дурак! – был ответ. – Ты в ней сидишь.

2008 Comment

Мы, русские, иногда представляемся мне нацией детского, детсадовского даже, возраста. Несмотря на 1000-летнию историю. Может быть, потому, что история в России ходит по кругу – и новое поколение в некотором смысле каждый раз начинает с нуля, не усваивая опыта предыдущих.

В Европе ведь тоже история не всегда считалась ценностью, и, скажем, во второй половине XIX века префект Осман недрогнувшей рукой снес средневековый Париж, включая дивные мосты-улицы (а уж как против этого протестовали Гюго! Бальзак! Золя!..)

Но там уже концу XIX века уже одумались.

А у нас в начале XXI века – все еще нет.

2012

#Бельгия #Брюссель #Брюгге #Антверпен Бельгийские штучки

Tags: Страны гастрономические и негастрономические. – Французские шарады и бельгийские невесты. – Завтрак под Вагнера и фактор ума в процессе доведения до ума мидий.

В 2004-м году я жил в Лондоне – этой фантастической столице гастрономической пустыни по имени «Англия». Хваленые рестораны China Town оказались хуже плохих китайских в Питере; в индийских заведениях карри было ярко-желто от красителей. И всюду было невкусно. Ей-ей, для меня центром гастрономической цивилизации была столовка Би-Би-Си на Стрэнде, где за три с полтиной фунта чернокожий детина готовил stir-fry – то, что потом пришло к нам под именем «вок». Я с тоской ждал получки и думал, что рвану на поезде под Ла-Маншем в Париж, который стоит мессы чревоугодия. И вот тут по русской секции Всемирной службы Би-Би-Си разнеслось: «Из Бельгии возвращается Кристоф!»

– Ху из Кристоф? – спросил я.

– Наш шоколадный мальчик! У его мамы chocolate factory!

О появлении Кристофа – белозубого сияющего мальчишки, разливающегося по-русски курским соловьем – я узнал по запаху шоколада и, не знаю, по свету, наполнившему коридоры с тугими противопожарными дверями. Кристоф вернулся из дома и теперь коллег одарял. «Это шоколад Leonidas?» – натужно подольстился я, вложив в вопрос все познания о кондитерском цехе Бельгии. «Ну-Leonidas-у-нас-в-общем- то-конечно-больше-для-туристов», – щебетнул Кристоф, протянул мне коробку, – и я пропал.

Я не слишком жалую сладкое, знаете ли. Десерты для меня – цезура, ритмический пропуск в строфе. Но это был шоколад Corné Port Royal. Это такая, если я правильно понимаю, валлонская материализация представлений о счастье.

Надо ли говорить, что в ближайший уик-энд я махнул в Брюссель. Туда из Лондона – как в Бибирево из Теплого Стана. К тому же Париж, должен заметить с высоты сегодняшнего опыта, не есть гастрономическая столица мира, поскольку гастрономической столицей мира не может быть город, где нужно знать, в какой ресторан идти. Париж трачен молью туризма. Гастрономическая столица Франции – Лион; гастрономическая столица мира – Бельгия.

Именно Бельгия, а не Брюссель или Антверпен. Потому что в некрасивой, с подразбитыми дорогами, скучноватой стране, где всех-то и счастий пан-атлантизма, что стопроцентно освещенные в ночи шоссе, – можно приехать в любой город, завалиться в любую харчевню (да хоть на перекрестке туристских троп, как однажды в шовинистическом и нетолерантном Антверпене мы завалились в первый попавшийся шалман, где с моей женой, переводчицей-синхронисткой, отказались говорить по-французски; два кудлатых пса валялись под столами, а название заведения я, понятно, забыл; и мы от возмущения и голода заказали первое, во что ткнулся взгляд, свиные ребрышки – и местная национал-официантка нам лениво и быстро их принесла. О боги. О Вицлипуцли и сладостный Озирис. Ребра пред готовкой макнули на секунду в сахарный сироп. Это была