вечером — домой, где его ждали старенькое фортепиано и Теринка, дочка Лимана, ровесница Дворжака, с которой Антонин разучивал дуэты. Но все это он делал не в ущерб основным занятиям и обязанностям.
2 ноября 1856 года Антонин Дворжак получил документ, в котором говорилось: «Мы, нижеподписавшиеся представители городского цеха мясников, подтверждаем и удостоверяем настоящим свидетельством, что… поименованный Антониус Дворжак в установленное двухлетнее время своего обучения вел себя нравственно, богобоязненно и прилежно, учился, по свидетельству его мастера Яна Роубала, ремеслу мясника основательно, и, как надлежит, он был представлен… собранию цеха под председательством досточтимого господина надзирателя этого цеха, где ему было соответствующим образом выдано свидетельство об окончании».
Новоиспеченному подмастерью оставалось пройти годичную практику, и можно было открывать свое дело. Учитывая, что успехи Дворжака в немецком языке оставляли желать лучшего, а к воспитанию своих мастеров цех относился достаточно серьезно, решено было послать его на год «к немцам» в Чешске Каменице — преимущественно немецкое поселение, так же как и Злоницы, принадлежавшее князьям Кинским.
В России в былые времена мальчика из бедной семьи отправляли «в люди». В Чехии же отдавали «на продажу», точнее — на обмен. Благодаря хлопотам Лимана, хорошо известного во всей округе, Дворжак в Чешске Каменице попал в дом мельника Йозефа Ома, сын которого, в свою очередь, должен был год провести в Злоницах под опекой родителей Дворжака.
Трудно жить среди чужих мальчику — уже не ребенку, но еще не юноше. Особенно если он отличается такой застенчивостью, как Дворжак. Однако пребывание в семье мельника воспитало в Дворжаке самостоятельность, умение общаться с людьми. У него появились друзья и товарищи, которые ценили его готовность по первой же просьбе взяться за скрипку.
В Чешске Каменице Дворжак серьезно преуспел в занятиях языком и через год привез отцу отличные отметки из немецкой школы, которую он посещал. Пополнились и его музыкальные знания, так как органист местного храма Франтишек Ганке по просьбе Лимана продолжал с ним занятия по теории музыки и игре на органе.
Лиман один из первых разглядел дарование Дворжака, его истинное призвание, а горячее воображение кантора нарисовало ему картины будущего: он представлял себе своего ученика знаменитым музыкантом, композитором… как Гайдн или Моцарт…
Цех мясников, готовя смену, ревниво следил за успехами подмастерья. А Лиман твердо решил сломить сопротивление отца Дворжака, цеха и вырвать юношу из обстановки бойни и мясницкой.
Не теряя времени, в течение всего года, что Тоничек жил в Чешске Каменице, Лиман часто наведывался к Франтишку Дворжаку, то один, то с кем-нибудь из музыкантов или дворцовых служащих. Поговорит с хозяином о том, о сем, а потом про Антонина спросит. Щедро природа одарила мальчика. Хороший музыкант может выйти. Не грех ли такого в мясной лавке держать? Другие сыновья подрастут — помощь в доме будет. А Тоничек пусть отправится в Прагу дальше учиться.
Трактирщик не знал что и делать. Кантор — человек уважаемый. Не послушаться его страшно, а сына отпускать не хочется. Семье и так приходится трудно, рабочие руки нужны. Да и что за житье у музыканта?
Долго раздумывал Франтишек Дворжак и решил, наконец, предоставить выбор сыну.
В Органной школе
Стать профессиональным музыкантом, сменить мясную лавку на какой-нибудь, даже самый бедный, храм, где он будет, как Лиман, служить органистом, — перспектива для Антонина очень заманчивая. В отличие от отца, он и раздумывать не стал, едва услышав, что тот согласен предоставить ему такую возможность. Оставалось подождать только осени, а там и в Прагу.
От зари до зари работал Тоничек, стараясь во всем угодить отцу. Вечером же, перед сном, когда юное воображение особенно легко сооружает воздушные замки, он, растянувшись на тюфяке, предавался мечтам. Но мечты его были скромные, воздушные замки не устремлялись безудержно ввысь, а скорее походили на добротные хаты. Художник в нем еще дремал. Романтические порывы отсутствовали. Он был просто ремесленник, который хотел одну профессию сменить на другую, неудержимо его привлекавшую. Сильнее всего волновала его мысль о возможном путешествии по железной дороге. Совершить поездку в поезде было заветным желанием Антонина с тех пор, как ребенком он впервые увидел среди деревенских просторов громыхавшую, пыхтевшую машину, легко тащившую по рельсам ряд домиков-вагонов. Теперь эта мечта, казалось, легко могла исполниться.
Но фортуна не жаловала Дворжака. В назначенный для отъезда день, едва встав с постели, Антонин увидел въезжавшую во двор телегу и понял, что отец предпочел поезду старый, испытанный вид транспорта. Не проронив ни слова, он оделся и пошел помогать грузить свои скромные пожитки.
Был сентябрь 1857 года, когда Франтишек Дворжак привез сына в Прагу и определил его в Органную школу.
Это учебное заведение, иначе называвшееся Институтом церковной музыки, готовило для храмов профессиональных органистов. И хотя курс обучения длился лишь два года, школа гордилась рядом воспитанников, сыгравших большую роль в развитии чешского музыкального искусства.
Дворжак учился старательно, хотя атмосфера Органной школы угнетала его. Серые стены маленьких, низких, неприветливых помещений (школа располагалась в здании бывшего иезуитского монастыря на Конвиктской улице), изнурительный режим, немецкая речь… Впоследствии Дворжак крайне неохотно вспоминал эти годы и всегда говорил: «В Органной школе все пахло плесенью. И органы тоже!»
Трудно приходилось ему еще и потому, что он недостаточно хорошо знал немецкий язык, чтобы легко и пространно отвечать на вопросы. Это подчас вело к снижению отметки даже тогда, когда он хорошо знал предмет. Поэтому пора экзаменов или обычные опросы превращались для него в пытку. А юные зубоскалы из его класса потешались потом над большеголовым деревенским увальнем, повторяя его корявые фразы с перепутанными падежами или личными местоимениями.
Кроме Органной школы в первый год обучения Дворжак посещал также четвертый класс немецкой школы при близлежащем францисканском костеле — всё ради знания того же немецкого языка. Какое-то время уходило и на домашние дела. Семья портного Яна Пливы — дальнего родственника Дворжака, жила бедно. Он, жена и четверо маленьких детей занимали одну комнату, где за скромную плату приютили и Антонина. Чтобы не быть никому в тягость, Дворжак помогал по хозяйству, нянчил детей.
В редкие вечера, выкроив часок, Дворжак выбирался из дома, доходил до Сословного театра и смотрел афиши. В театре давали оперы Моцарта, Бетховена, Вебера, Доницетти, Россини. Дворжак прочитывал имена действующих лиц, фамилии певцов и музыкантов и возвращался. Так же он изучал анонсы консерваторских концертов, академий в зале Жофинова острова или выступления квартета Бенневица. Доступны ему были лишь концерты в зале Конвикта (учеников Органной школы там пропускали без билета на галерею) да еще музыка в храмах.
Скрашивало эту полную труда и огорчений жизнь лишь знакомство с Карлом Бендлем, который тоже учился в Органной школе, но курсом старше Дворжака. Бендль, сын зажиточных родителей (отец его держал доходный ресторан и гостиницу), имел инструмент и большую нотную библиотеку. В свободные и праздничные дни он стал приглашать к себе Дворжака. Им было хорошо вместе. Они музицировали, разбирали сочинения, спорили, не замечая как бежит время. И если так их заставала ночь, Дворжак, воздав должное обильному и вкусному угощению, предложенному матерью Карла, оставался у него ночевать.
Очевидно тогда, подолгу листая партитуры различных композиторов, Дворжак пришел к убеждению, что его призвание — творчество. Лиман, с которым Дворжак в первый же приезд на каникулы в Злоницы поделился своими соображениями, весьма одобрительно отнесся к этой мысли и как мог постарался внушить юноше, что его таланту любое дерзание под силу — вот только нужно усвоить основы мастерства. С этой целью он не давал Антонину покоя и в летние месяцы каникул: то просил заменить его у органа во
