— Согласен, она красотка! — кивнул Отто и отметил про себя, что парень не умеет читать.
Ведь у Антонио была возможность ровно тринадцать раз прочитать, что спутницу Джеймса Бонда Татьяну Романову играет итальянка Даниэла Бьянчи. Все-таки на дворе стоял 1979 год, люди вовсю летали в космос, изобретали новые материалы, считали на калькуляторах, в Южной Африке сумели пересадить человеку сердце… А этот парень с задворок Европы все еще не умел прочитать титры самого кассового фильма.
Фильм «Из России с любовью» о рыцаре плаща и шпаги английской спецслужбы, агенте 007, казался Отто смешным. И он смотрел его не тринадцать раз, как Антонио, а всего три. Непотопляемого Джеймса Бонда играл любимец женщин Шон Коннери.
Это была веселая галиматья про террористическую организацию СПЕКТР, советское шифровальное устройство «Лектор» и соблазнительницу из советского консульства в Турции Татьяну Романову.
В финале злобные преследователи умудрялись перестрелять друг друга; а агент 007, выйдя живым из всех передряг, приезжал в Венецию, чтобы плыть с русской Татьяной Романовой в идиллическом объятии на идиллической лодке по идиллической глади канала.
Отто читал, что фильм услужливо сняли после того, как президент Кеннеди назвал роман Яна Флеминга «Из России с любовью» одной из десяти главных книг своей жизни. И что именно этот фильм стал последним, увиденным Кеннеди перед смертью.
Еще Отто читал, что для сцены в катакомбах Стамбула нужны были крысы, а согласно сумасшедшим английским законам в кино запрещалось снимать диких крыс. Их заменили на белых лабораторных, намазав их порошком какао. Но крысы упоенно вылизывали друг друга и светлели к концу каждого дубля.
Так что съемки крысиной сцены пришлось перенести в Мадрид, поскольку кровожадные испанцы спокойно относятся не только к съемкам крыс, но даже к корриде.
Самым смешным в фильме для Отто были таблички на дверях советского консульства. Там было написано «ДЕРГАТ и ПИХАТ», наверное, имелось в виду «дергать и пихать». Отто немного знал русский.
— Я с детства собираю марки. У меня есть несколько ценных марок из СССР, — признался он, чтобы хоть как-то поддержать русскую тему, значимую для официанта.
Но парня совсем не интересовали марки.
— Дядя говорит: Антонио, ты не умеешь работать, только болтать языком, тебе надо было стать политиком или священником! Я бы стал политиком, синьор, но у меня не было возможности закончить школу, — пожаловался официант. — Дядя воспитывал нас братом с тех пор, как отца застрелили за контрабанду, а мама умерла от разрыва сердца.
— У тебя благородный дядя, Антонио, — вежливо ответил Отто.
— Вы-то сами-то откуда будете?
— Из Западного Берлина.
— Из западной части Берлина?
— После Второй мировой нас, немцев, разделили. Неужели ты ничего не слышал о Берлинской стене?
— Я видел что-то такое по телевизору. Но, может быть, это была Китайская стена? И как называют немцев, живущих в разных частях?
— Так и называют — западными и восточными немцами, — вздохнул Отто.
Ликер был хорош, Отто любил все крепкие напитки с анисом, кроме абсента.
Абсент, придуманный швейцарскими сестричками Энрио и назначаемый их другом лекарем от всех болезней, требовал большой осторожности. Лекарь бежал от Великой Французской революции, где лучшим лекарством считалась гильотина, и предпочитал абсент с анисовым вкусом остальным медикаментам.
В старой подшивке газеты «Нью-Йорк таймс» Отто читал, что абсент в свое время стал «пороком прогрессивных женщин с надменным характером наравне с велосипедом и сигаретой». И что молодые француженки страдали циррозом печени чаще остальных потому, что пили абсент неразбавленным. Ведь корсет не позволял пить большими порциями, а до прихода в индустрию моды великой Коко Шанель они каждое утро утягивали тело шнуровкой.
В Алжире, где Отто прожил много лет, давно появились дешевые марки абсента, «спустившиеся» из бокалов богемы в грубые стаканы работяг. Напиток стал доступнее и вреднее.
А в некоторых странах он оказался в десять раз дешевле вина и превратился в настоящий яд, продаваемый в забегаловках без столов и стульев. Врачи говорили о наркотическом воздействии и неадекватном поведении любителей, но «абсентье» смеялись им в лицо.
В начале века швейцарский фермер, упившись абсентом, застрелил всю свою семью. И только после этого больше восьмидесяти тысяч человек подписали властям петицию с просьбой запретить напиток.
Вслед за Швейцарией задумалась Франция. Накануне великой войны 1914 года в палате депутатов прозвучало, что «пьющие пиво тевтонцы истребят пьющих абсент упадочных французов», а на улицах появились плакаты, на которых грудастая немка в остроконечной каске варила абсент «для врагов».
После 1915 года «винное лобби» добилось запрета жидкого наркотика во Франции, в Германии, Бельгии, Италии, Болгарии, США.
Отто любил историю, и, казалось, не было ни одной страны и ни одной детали, которую бы он не положил на полку огромной «библиотеки», уместившейся в его темноволосой бюргерской голове.
— Антонио, ты когда-нибудь пил абсент?
— А что это? — насторожился парень. — Это немецкое вино?
— Это ликер, похожий на вкус на то, что ты принес, только с наркотическими свойствами. Его долго запрещали к производству, а теперь понемногу возвращают в Европу. Абсент пьют в тесных французских ресторанчиках, где все так орут, что почти не слышат друг друга. А там, где он запрещен, подают похожий на него пастис с банановым сиропом или самбуку. — Отто посмотрел рюмку на свет. — В Греции есть узо с таким же анисовым вкусом. А в арабских странах — арак, который становится белым как молоко, если добавить в него льда. Но ваш «Варнелли» не уступает им всем, даже мягче и богаче оттенками.
— Я пил только самбуку. Синьор объехал весь мир! А я не был нигде, кроме нашей дыры и окрестных деревень, — расстроился парень. — Вы, наверное, архитектор или художник, раз учились в школе Данте Алигьери?
— Нет, я езжу по странам и продаю машины и химикаты для химчистки нового поколения — несу людям прогресс! А штаб-квартира нашей компании находится в Риме.
— Ездите по странам?
— Антонио, я бы, как и ты, сидел дома, если бы его не разрушили. Не мотался бы по свету и не засыпал каждый день на гостиничных простынях, — признался Отто. — Но я не могу видеть железобетонную уродину, делящую Берлин на Запад и Восток.
— Там, синьор, настоящая стена?
— Настоящая. И возле нее маленькая нейтральная полоска земли, говорят, ночью на ней танцуют тени погибших перебежчиков…
— Каких перебежчиков? — снова не понял Антонио.
— Представь, что твой Камерино разделили пополам. И на той половине остались родственники, друзья по школе, бывшие клиенты… и когда они пытаются перебежать к тебе, их расстреливают. А они просто не могут смириться с тем, что им больше не принадлежит весь Камерино!
— Бедные люди, я бы тоже не смог так жить, — покачал головой официант.
— Мне пора. Ариведерчи, Антонио! — Отто положил на стол деньги.
— Я всегда на месте, если понадоблюсь, — кивнул Антонио. — Вы меня огорчили историей про немцев, но знайте, теперь у вас в Камерино есть верный друг.
Отто улыбнулся и пожал парню руку. Он любил итальянцев с их детскостью, искренностью, порывистостью, забывчивостью и открытостью. Как говорится, для того, чтобы стать другом на севере, надо спасти человеку жизнь, а на юге достаточно дать прикурить.
Дорогие светлые ботинки Отто утопали в дорожной пыли. Разрушенная церковь медленно приближалась к нему, а он медленно приближался к церкви. На улице было по-прежнему пусто, как бывает днем в маленьких итальянских городках.
