— Берлинского изготовления! — в ответ не без гордости воскликнул Саблер.
— Великолепно! — вполголоса похвалил Кургаев.
Потом они вместе все приготовленное медицинское имущество стали быстро складывать в рюкзаки.
Когда все было готово, Ефим Владимирович подошел к кассовой конторке, стоявшей на высоком столе. В выдвинутом ящике Кургаев увидел аккуратно сложенные советские деньги и оккупационные марки.
— Берем? — спросил Саблер.
— Спрашиваешь! Забирай все.
Ефим Владимирович, туго перевязав пачку денег бинтом, аккуратно сунул их в свой вместительный мешок. Когда сборы были закончены, погасили лампу и вышли на улицу.
Закрыв на ключ служебный ход, Саблер подошел к парадной двери аптеки и на видном месте приколол записку, в которой размашистым почерком было выведено:
«Уехал в Минск за медикаментами. Заведующий».
— Пускай подождут, пока рак свистнет! — весело проговорил Ефим Владимирович. Нагруженные, оба направились темным переулком к дому Озанович. Простившись с гостеприимной Софьей Фадеевной, они благополучно пересекли железнодорожное полотно выше переезда и пустырем вышли на дорогу Ратомка — Тарасово. От них немецкий сторожевой пост остался далеко вправо.
Через полчаса пути они достигли придорожной рощи — места условленного сбора группы.
— Стой, кто идет? — раздался строгий голос из темноты.
— Свои.
— Пароль?
— Курок!
— Отзыв?
— Кричев!
А через несколько минут Кургаев и Саблер попали в объятия своих друзей.
— Кого еще нет? — спросил Вольский.
— Знакомого Лошицкого, — за всех ответил железнодорожный мастер Третьяков.
— Без опоздания он не может! — с неприязнью в голосе проговорил Федор Бурчак.
— Придется посадить на губу! — пошутил Кургаев. В этот момент среди деревьев показался силуэт недостающего члена группы. Все успокоились.
До рассвета группа должна была успеть соединиться с тарасовцами и пересечь Раковское шоссе. Время терять не стали. Цепочкой зашагали в нужном направлении.
В пяти километрах от Старого Села в березовой роще произошло соединение Ратомской и Тарасовской групп. Старшим тарасовцев был Тимофей Андреевич Максимов. Сделали короткий привал. Несмотря на волнующий момент, все соблюдали маскировку: не курили и громко не разговаривали.
В составе организованного партизанского отряда насчитывалось сорок пять человек — лучшие советские патриоты деревни Тарасово, станции Ратомки и выздоровевшие воины Красной Армии. Правда, далеко не у всех было оружие и у многих не было патронов, но подпольщики не унывали и надеялись все это добыть в бою.
Первый этап задуманного плана передислокации отряда в Старосельский лес был выполнен. Оставался второй — перейти Раковское шоссе и прибыть в район подготовленной продовольственной базы. Место перехода шоссе было намечено в пяти километрах восточнее Старого Села. Уже перевалило далеко за полночь, надо было торопиться. Объединенная группа тарасово-ратомских подпольщиков снова двинулась в путь.
Когда группа выбралась из большой лощины к месту намеченного перехода, вдруг увидели необычную картину: по Раковскому шоссе непрерывно патрулировали гитлеровские солдаты, бронетранспортеры. Подходы к дороге со стороны леса, подступающих лощин непрерывно освещались вспышками белых ракет. Приближался рассвет. В прозрачном небе одна за другой гасли звезды. Было ясно, что группе здесь скрытно через шоссе не перейти. Отошли назад. Параллельно дороге в восточном направлении прошли еще около трех километров. Снова приблизились к шоссе. И опять осечка.
— Что за черт! — выругался Вольский. — Здесь что-то не так!
Наступило утро. О скрытном переходе дороги в дневное время не могло быть и речи. Решили переждать день в лесу.
В полдень погода испортилась. Все небо заволокло темными тучами, повалил мокрый снег. Одежда намокла. В сапогах хлюпала вода. Все дрожали от холода.
Каково же было удивление всех, когда и в следующую ночь обстановка на дороге не изменилась. Наоборот, охрана и патрулирование на шоссе, особенно в местах удобного перехода, еще более усилились. В ночном небе на протяжении многих километров дороги продолжали рассыпаться осветительные ракеты. Снова подпольщики сделали попытку пересечь Раковское шоссе и снова безуспешно. Обнаруженные, они с трудом оторвались от преследования.
— Здесь что-то не так, — угрюмо высказал свое мнение Альберт Иванович Вольский.
— А может быть, оккупантам о нас кто-нибудь донес? — поддержал догадку Федор Бурчак.
— Да не может этого быть! — возразил Саблер. — Наши-то все здесь. Да и кто мог пойти на такую подлость?
— Э, Ефим Владимирович, на войне еще не то бывает! — поправляя на спине тяжелый мешок с медикаментами и перевязочным материалом, произнес Филипп Федорович Кургаев.
— Надо вернуться и выяснить обстановку, — раздраженно и несколько манерно предложил знакомый Лошицкого.
— Нельзя нам обратно! При возвращении всем будет конец, — возразил Вольский.
— А может быть, и не похватают. Откуда гитлеровцам знать, где мы были? — в тон ему возразил все тот же голос. — Не оставаться же нам здесь в таком положении? Это просто глупо! Мы здесь пропадем от холода и голода, и оккупанты переловят нас всех, как зайцев.
Все угрюмо молчали. Потом взвесив все «за» и «против», решили для выяснения сложившейся обстановки на день-два возвратиться по домам, а потом снова попытаться перейти Раковское шоссе.
Никто не заметил, как ехидная улыбка промелькнула на лисьем лице знакомого Лошицкого. Он-то знал, что ожидало подпольщиков при их возвращении в Ратомку, Качено, Тарасово.
Забегая вперед, сообщу, что после освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков провокатор был пойман, опознан местным населением и осужден. Однако это возвращение стоило многим подпольщикам жизни.
На свинцовом небе — ни единого просвета. Все затянуло густой серой пеленой.
И снова целый день 2 апреля шел мокрый снег. Под давно разбитыми кирзовыми сапогами Кургаева чавкала грязь. После возвращения из леса Филипп Федорович шел по разбухшей весенней дороге из Ратомки в Тарасово. Наконец-то показалась деревня. На улице — ни души! На пригорке, слева, на краю деревни стоял гостеприимный дом Ефима Артемовича Ильченко.
«Зайти?» — промелькнуло у Кургаева и, более не задумываясь, решительно свернул с дороги.
Поднявшись на крыльцо дома, Филипп Федорович увидел дочь Ильченко Женю — и старшину Максимова.
«Любит она его, это хорошо», — подумал Филипп Федорович. И окинув их бодрым взглядом, поздоровался со старшиной и Женей.
— Здравствуйте, доктор! — счастливо отозвалась Женя. — Ой! Да у вас сапоги полны воды? Вы простудитесь! Скорее в дом…
На кухне Филипп Федорович с трудом стянул тяжелые мокрые сапоги. Действительно, портянки были — хоть выжимай. Что ж удивительного, ведь почти трое суток непрерывно он был на ногах в поле. Возвратившись в Ратомку после короткого отдыха, он направился в Тарасово, чтобы навестить раненых.
