холодной войне победит тот, у кого будет лучше развита наука, техника и, как я только теперь начала понимать, идеология. В идеологическую составляющую я ни за какие коврижки не полезу. Значит, мне остаются наука и техника. Вот тут, не считая атомной промышленности, на одно из первых мест выйдет вычислительная техника, в которой мне есть что сказать.
Только теперь я поняла, как в свое время мне повезло. Повезло не только в том, что я попала учиться в одну из лучших физматшкол Москвы, но и в том, что среди наших учителей были преподаватели, которые, если можно так сказать, пришли в этот бизнес еще до эпохи персональных ЭВМ. То есть основные этапы развития вычислительной техники в СССР проходили у них на глазах и с их участием. И эти учителя нам все детально рассказывали и показывали, причем не только на уроках, но и в кружках. Поэтому тут мои знания имеют более или менее комплексный характер. Я неплохо знакома с традиционной архитектурой ЭВМ, с элементной базой (на логическом уровне), а также с основными идеями создания операционных систем и компиляторов. И еще из истории развития советской вычислительной техники я запомнила, сколько вначале было разных направлений, большинство из которых оказалось потом тупиковыми. Поэтому тут мои знания могут принести серьезную пользу. Но за время войны я могу почти все забыть. Следовательно, нужно уже сейчас позаботиться о том, чтобы все мои знания зафиксировать. А что для этого нужно? Правильно. Нужен известный кабинет, сейф и время.
Стоп, стоп, неправильно! Как только я сунусь в свой кабинет, об этом сразу же станет известно товарищу Берии, и начнется «старая песня о главном» – «Мы войну выиграем и без вас, товарищ Северова, а вы занимайтесь наукой, хотите здесь, а хотите – где-нибудь подальше от фронта». Но я на это решительно не согласна. Думаю, что любой нормальный человек, побывав в местах, по которым прошли немцы или над которым пролетели их бомбардировщики, и посмотрев, что они там после себя оставили, не сможет спокойно сидеть где-то в глубине страны и заниматься чем-то не завязанным напрямую на победу. Особенно если у этого человека еще и муж воюет. Если бы я могла придумать какую-нибудь пушку или танк, то, может быть, и согласилась, а в данной ситуации – нет, ни за что. Значит, нужно работать над этими бумагами прямо здесь.
Тогда встает вопрос секретности. Тут я призадумалась, а потом сообразила. Ведь сама много раз читала, что меньше всего люди обращают внимание на то, что находится, как говорят, прямо под носом. В конце концов, студентка я или так, рядом проходила? Вот и записываю мысли, чтобы форму не утратить. И пусть смотрят сколько угодно. Формулы увидят, слова знакомые – тоже увидят, а что к чему, не поймут. Ни наши, ни немцы, если даже к ним что-то и попадет. Ведь я не все подряд выпишу, а только расставлю, если можно так сказать, путевые вехи, по которым всегда смогу вспомнить базовые идеи. Практически невероятно, чтобы в этом времени нашелся еще один человек, который сумел бы найти общее между архитектурой фон Неймана, двоичной системой счисления, функциями алгебры логики и синтаксисом языка программирования Си. Тем более если к этому добавить прямой и дополнительный коды и логические схемы триггера и полусумматора. Если же предположить, что кроме меня есть еще один попаданец, который в состоянии во всем этом разобраться, то можно быть уверенным, что он и без моих бумажек сможет написать все упомянутое выше. Так что пишу и ни о чем не беспокоюсь. А чтобы окончательно исключить упреки в нарушении режима секретности, все писать буду в особом отделе и там же оставлять на хранение.
Конечно, Зоя обратила внимание, что в течение нескольких следующих дней я по вечерам, вместо того чтобы сразу падать в койку, добредала до особого отдела и там около часа строчила какие-то бумаги.
– Что ты, Анюта, там все время чиркаешь? Донесения шифруешь?
– Нет, Зоя. К шифровкам это никакого отношения не имеет. Ты, возможно, помнишь, что я в НКВД попала случайно – влюбилась в лейтенанта НКГБ и вышла за него замуж. А дальше пошло-поехало. Но на самом деле я – недоучившаяся студентка. По профессии инженер-электрик с углубленным знанием математики. После войны собираюсь сразу пойти в науку. Вот мне время от времени приходят в голову разные идеи. И я решила, что стоит эти идеи записывать, чтобы не забыть что-то важное. А потом, после войны, на основе этих идей можно будет создавать новые приборы и механизмы.
– Так какие же приборы ты хочешь создавать?
– Вот ответь, Зоя, на простой вопрос: что большую часть времени делает математик? Правильно, занимается вычислениями. –
– И что, ты уже придумала такой прибор?
– Что ты! Он будет очень сложным. Но в основе любого подобного прибора должна быть теория, наука. Например, в основе создания самолетов лежит наука аэродинамика. В основе того, о чем я мечтаю, лежит электроника и математика. А я все-таки математик, хотя и недоучившийся. Вот по ходу дела кое-что придумала. Это и записываю.
– Ну-ну. Записывай, только в таком режиме тебя надолго не хватит. Я же вижу, как ты изматываешься.
– Это так, но мне нужно еще пара вечеров, и основные мысли будут зафиксированы. А потом буду надеяться, что в особом отделе они доживут до конца войны.
Эти объяснения Зою вроде бы успокоили, а никаких проверок по этой линии я не боялась. Боялась только, чтобы не стукнули наверх, товарищу Берии с вполне очевидными последствиями, о которых я сказала выше. Но обошлось. Тем более что дела на фронте опять ухудшились, особенно в Прибалтике, и нас предупредили, что в середине октября должен состояться первый выпуск диверсантов. Теперь уже ни на что, кроме занятий, времени не оставалось. Изматывались все: и курсанты, и преподаватели, многие из которых, как и я, тоже учились на параллельных курсах. Кроме индивидуальных тренировок пошли и групповые, в которых объединяли курсантов разных специализаций и учили понимать друг друга «на ощупь». Причем группы регулярно тасовали. Это, с одной стороны, позволяло подобрать в каждую группу максимально совместимых друг с другом бойцов, а с другой стороны, облегчало создание новых групп из «остатков старых». В процессе занятий я даже не ожидала, что мои отрывочные и минимальные воспоминания по тактике малых групп
Единственно, чего я панически боялась, – так это того, что меня внесут в список знатоков и авторитетов по этой части и начнут обращаться с разными вопросами, на которые я, само собой, не найду ответов. Поэтому я практически все свои предложения вносила в форме вопросов: «А не попробовать ли нам сделать то-то и то-то? Вдруг получится неожиданно для врага?»
Сначала, по традиции, в ответ я слышала, что это чушь, что полагается действовать совсем по- другому. Я предлагала провести эксперимент. Так как старшие товарищи уже знали мою упертость, то, чтобы отвязаться, на эксперимент соглашались. По результатам, оправдавшим мое предложение, начинали чесать в затылках и потом скрепя сердце говорили, что в отдельных случаях можно использовать и мои идеи. С курсантами было легче, так как у них не было еще опыта и они были готовы пробовать разные варианты. Правда, и те и другие сходились в одном: чем больше разнообразие приемов, тем результативнее будут действия в тылу врага.
Впрочем, тут все мы столкнулись с вполне понятной проблемой. Вот, например, хорошо и вполне понятно звучит в теории, что боец для эффективного ведения огня должен выбрать позицию, удовлетворяющую следующим требованиям… и далее требования по списку. С этим никто не спорит. Но только возникает один маленький вопрос: а сколько времени будет у бойца для выбора нужной позиции? И тут выясняется, что выбор позиции диверсант минимум в половине случаев должен делать буквально на бегу. Вот всем и приходится тренироваться с ходу оценивать все окружающие холмики, ложбинки, овраги, заросли и т. п. с точки зрения того, насколько они удобны для засады, для подхода или для отхода. А также
