ОМСБОНе, чтобы не напугать курсантов, мы не уделяли особого внимания составлению письменных отчетов. Так, упомянули пару раз, и все. А теперь наступила суровая проза жизни. И никуда моим бойцам от этого не деться. Ничего, я пишу, и они тоже пусть пишут. Чем больше бумаги, тем чище известная часть тела. Но парень явно расстроился. Пришлось его «утешить», пообещав подобные упражнения после каждого выполненного задания и сославшись на мою скорбную долю.
– Поймите, товарищ Сомов. Вы сейчас напишете отчет только за действия своей группы, а мне потом надо будет писать отчет по действиям всех групп отряда. И никто меня от подобной работы не освободит. Так что действуйте.
Только отправила бедолагу заниматься чистописанием, как прибыла моя группа контроля. Эти, как и следовало, появились без всякого шума и быстро рассосались по лагерю, а Витальев, стараясь не привлекать особого внимания, подошел ко мне:
– Разрешите доложить, товарищ лейтенант?
– Подожди, давай отойдем в сторонку, и пусть твои ребята проконтролируют периметр. Не хочу, чтобы слышали посторонние.
Я понимала, что Витальеву хочется побыстрее все мне рассказать, но секретность превыше всего. После того как я убедилась, что никто нас не услышит, я, наконец, разрешила Витальеву докладывать.
– По дороге туда и обратно все шло в штатном режиме. Никто из новых бойцов ни в чем подозрительном замечен не был. Все действовали нормально в соответствии с обстановкой.
– Вот и хорошо. Теперь идите ужинать и отдыхать. Спасибо за хорошую работу. Да, не позже девяти утра жду от вас письменный отчет.
Вот, и этого огорчила. Ничего, привыкнут, как когда-то привыкала я сама.
Весь следующий день бойцы тренировались, отсыпались и отъедались. Если бы не мерзкая осенняя погода, то вообще почти как в доме отдыха. В это время у меня была только одна забота – надежная охрана нашего лагеря. Но тут особого умения не требовалось, поэтому я спокойно взвалила все на Ерохина, оставив за собой только контроль, а сама приняла участие в тренировках. Мои ребята уже знали, что от меня можно ожидать, и отнеслись к демонстрациям спокойно, зато на новичков рукопашный бой в моем исполнении произвел впечатление. Но кое-что, например стрельбу с двух рук из пистолетов, я решила пока не демонстрировать. Нужно же что-то держать в запасе. Заодно я поговорила с бойцом со снайперской винтовкой, который действительно оказался снайпером. По его словам, он перед самым началом войны окончил курсы снайперов и получил персональную снайперскую винтовку. Сказал, что при благоприятных условиях попадет в корпус на расстоянии до шестисот метров. Проверять его я не стала, за неимением подходящего стрельбища, да и лишняя стрельба сейчас ни к чему. Но решила, что позже обязательно проверю. А пока приказала ему сделать бленду к оптическому прицелу. За консультацией отправила к нашим снайперам, у которых все винтовки были оснащены блендами.
К сожалению, к концу дня умерло двое тяжелораненых. Тут, увы, наш доктор был бессилен. Мы их похоронили, но не могли даже поставить на могилах кресты, чтобы не нарушать маскировку. Ограничились только тем, что тщательно отметили место захоронения на карте и сделали на паре деревьев малозаметные зарубки. Увы, но мертвые не должны мешать живым. Все торжественно поклялись отомстить немцам за погибших.
После отбоя я снова проверила охрану лагеря – пока все было организовано на должном уровне. И никто не пытался удрать или подать какой-либо сигнал немцам. Неужели во всем нашем отряде нет ни одного немецкого агента? Как говорил Станиславский: «Не верю!»
Глава 29
Очередное утро не принесло ничего нового. Все с самого утра продолжили тренировки, а я стала продумывать организацию приема самолета. О том, что мы ждем самолет, было известно почти всем, но текст радиограммы знали только я и радист. А о том, что самолет на самом деле прилетит не седьмого, а пятого октября, то есть сегодня в ночь, знала вообще только я одна и до поры до времени не собиралась в это посвящать даже Ерохина. Придет время – скажу. А пока отправила на разведанное поле группу из своих ребят с заданием заготовить хворост для пяти костров в определенной конфигурации. Мои мысли о возвышенном, то есть о приеме самолета, были неожиданно прерваны новым комиссаром. Он, стесняясь, подошел ко мне и остановился неподалеку.
– У вас ко мне вопрос, товарищ комиссар?
– Так точно, товарищ командир. Скажите, пожалуйста, у вас, случайно, нет с собой каких-нибудь относительно свежих газет? А то мы уже больше месяца совершенно ничего не знаем о том, что сейчас происходит на фронтах.
Вот это да! Я ведь совсем об этом не подумала. Конечно, у бойцов, находящихся в окружении, не было никаких источников информации о текущем состоянии дел. Одно дело – я со своими бойцами. Нам и газеты читали, и по репродуктору все время передавали сводки от Советского информбюро. А тут, за линией фронта, если и можно услышать новости, то только в немецком изложении. Вот попала так попала. Лично я в качестве источника информации определенно не подхожу. Слушая неоднократно новости по радио, я автоматически отмечала заметные расхождения приводимой в них информации с реальным положением дел, но нельзя же об этом рассказывать бойцам. И что сказать комиссару? Наконец я придумала:
– Газет у нас нет, товарищ комиссар, но мы сделаем вот как. Пусть во время обеда радисты включат приемники. Думаю, что они сумеют поймать свежие сводки новостей. Нам всем это будет интересно послушать. Идите и передайте им мой приказ.
– Спасибо, товарищ командир.
Обрадованный комиссар ушел, а я с сожалением подумала, что надо было в отправленной ранее радиограмме заказать и газеты. Нам ведь с населением работать. А наличие свежих газет всегда будет свидетельствовать в нашу пользу. Сейчас уже поздно: пока радист дойдет до места, откуда можно выходить на связь, пока там примут, пока отработают, а самолет уже к этому времени может и улететь. Ну ничего. Не последний раз связываемся с Большой землей. Если сами не догадаются, то запросим при следующей доставке. Или пусть на парашюте с прочим грузом сбросят. Газеты ударов не боятся.
Решив этот вопрос, я наконец приказала сворачивать лагерь и готовиться к перебазированию. При этом два взвода должны были обеспечить максимально возможную зачистку местности, чтобы, по крайней мере, трудно было потом определить, сколько человек здесь размещалось. Подбирались палочки, сломанные ветки, кусочки бумаги и материи и тому подобные мелочи. Ветками трепали примятую траву, немного рыхлили землю и т. п. Конечно, опытный взгляд все это сумеет разобрать, но, во-первых, на это потребуется время, и, во-вторых, нужно еще, чтобы этот опытный взгляд добрался именно сюда. Но уж если и доберется, то несколько сюрпризов мы ему подготовили, постаравшись на практике доказать справедливость поговорки «Любопытство сгубило кошку». Не будет немец слишком любопытным, и будет ему счастье. А будет всем интересоваться, ну тогда извините.
После обеда весь наш табор пришел в движение, и к темноте мы уже были на месте. Надо сказать, что место это было, мягко говоря, не очень. Сухая чуть возвышенна я небольшая поляна, ограниченная с двух сторон болотом и узкой тропой соединяющаяся с большим полем, по краям которого тоже сплошные болота. Я решила, что сразу после приема самолета нужно будет отсюда уходить, потому что при обнаружении нас очень просто можно заблокировать и уничтожить с помощью минометов. Впрочем, в будущем эту полянку, пожалуй, можно будет использовать как промежуточную базу, так как найти ее не так уж и просто, а небольшой отряд человек в пятнадцать – двадцать некоторое время здесь может размещаться с относительным комфортом. Только мы расположились, как в небе послышался гул самолета. Выделенные бойцы по команде тут же бросились зажигать костры.
Гул самолета быстро нарастал, и вот здоровенный ПС-84 приземляется почти точно около того места, где мы его ждали. Если бы не дисциплина, то все сейчас бросились бы к самолету, а так отряд стоял и ждал команды. Тем временем в самолете приоткрылась дверь, из которой показались дула двух автоматов, и какой-то голос крикнул:
