— Фальшивому шаману хочется знать, что мы видели и с кем встретились во время обряда. Есть ли слова в вашем языке, чтоб ответить на это вопрос?
Я задумался. Выходило, что нужно было идти к Парелю. А это значило, что в лес я попаду очень нескоро. Ярость вспыхнула и тут же пропала. Показалось глупым злиться на людей, не сделавших мне ничего плохого.
— Я попробую объяснить ему, — наконец, кивнул я. — Хотя, принц справился бы с этим не в пример быстрее.
Шаман одними коленями, совершенно не меняя позы, развернул лошадь и тронулся с места. Пришлось идти рядом.
— Сэрэгэ-хан умен, как ворон, хитер, словно лис, и мудр, как вожак волчьей стаи. Но он не шаман, и не ведает грядущего, — все-таки начинать издалека было традицией у степного народа. Даже если себя они считали лесными. — Он отпустил меня и моих братьев. И позволил взять с собой по сотне воинов каждому. Ратомэир настаивал, чтобы среди этих сотен обязательно оказались те, кто побывал в твоем овраге…
— Я знаю, Онгон Бай Гал. Мы вчера обсуждали это с ним. Воины должны дать слово, что никогда больше не станут воевать с орейскими людьми. Они готовы это сделать?
Старик неожиданно остановил лошадку, широко распахнул глаза на меня и засмеялся.
— Я знал, что это твоя идея, — вдоволь повеселившись, воскликнул он. — Только тебе, лесной брат, Арчэ Халхин Дуу, могло придти это в голову!
— Что здесь смешного? — рыкнул я.
— Конечно, они готовы дать такую клятву, — продолжая скалиться, положил руку на бедро шаман. — Они дадут вам любое слово, лишь бы получить волю, коня и степь.
— Но ведь это…
— Вы для этих пастухов всего лишь демоны. Варвары из неясного, страшного мира. Любой из них поклянется куропатке, что не станет ее есть, а вечером ощиплет ей перья…
Кровь, темная и злая, словно пучина жаркой битвы, ударила в глаза. Мир вокруг стал розовым, звуки слишком громкими, а запах стариковского давно не мытого тела изощренно терзал нос.
— Иди, старик. Скажи им, — приходилось выталкивать слова через стиснутое жаждой кого-нибудь убить горло. Получившийся рев даже лошадь заставил оступиться. — Я каждому поставлю знак. И если. Снова…
— Я понял, — мне показалось — испуганно — выкрикнул кочевник. Пятками ударил по бокам кобылки и умчался. А я поспешил к обозу, где надеялся найти Пареля.
Жрец нашелся на тракте, разговаривающий со спешащими в Росток на ярмарку в честь Золотой осени. И сердце при одной мысли о доме так защемило, что в глазах мигом посветлело.
— Твой длинный язык Инчуту-лучника до беды довести может, — вместо приветствия сказал я улыбающемуся Парелю. — Черные мысли ты ему в голову вложил. Ходит теперь, глупостью и злостью делится. Поговори с ним. Иначе…
Я не договорил. Сил и слов не осталось. В полуверсте манил покоем лес.
Улыбка криво сползла с лица кому-то-брата.
— А, — вспомнил я. — И дай шаманам чего просят.
Ноги уже несли меня к деревьям, и было совершенно все равно, как воспримет казначей мои распоряжения.
— Арч?
Не хотелось оборачиваться. Обернуться значило остановиться.
— Арч?!
Жрец неожиданно резво меня догнал и схватил за локоть.
— Скажи, Арч. Что там? Кого вы там встретили?
Он был жалок. Он умолял. Он говорил одно, но хотел узнать другое.
— Я не встречал там Басры. Говорил только с духом…
Толстяк отпустил мою руку и остановился.
— Дух сказал, что твой Басра все-таки есть.
Я не стал смотреть на отвратительно дряблое, расплывшееся от неописуемого счастья лицо жреца. Чтоб посмотреть, пришлось бы оборачиваться. А обернуться значило остановиться. Я вполне мог себе это лицо представить.
Лес торопился. Деревья готовились к холодам, и им было не до меня. Трава пожухла и шуршала в порывах сырого северного холодного ветра. Рубиновыми каплями висели на голых ветках ягоды шиповника. В лесу царила осень, навевая грусть.
Я тихо брел от ствола к стволу. Касался пальцами холодной коры, ласкал колючие кусты. Попрощался до весны с засыпающим муравейником. Пожелал добрых снов суркам, уже посапывающим в норах на опушке. Набил полный рот кислючей костяникой.
Впервые за много месяцев мне было хорошо. Я занимался тем, чем мне нравилось заниматься. Я заботился. Слова, которые так и не пришли в голову на берегу реки, сами собой встретились мне под кронами берез. Паук, отправившийся путешествовать на невидимой нитке паутины, подсказал мне кое-что. Умывающий мордочку бурундук на старом дряхлом пне, подмигнул. Его глаза-бусинки смеялись над моими тревогами и переживаниями.
С легким сердцем пошел я обратно в шумный лагерь у стен угрюмой каменной твердыни. Словно дома побывал, поговорил с родными.
Пятерка степных кудесников и их свита готовы были выступать. Воины наловили не покорившихся ловцам коней по кустам. Припасы уже приторочили к седлам. Ждали только разрешения отправляться.
— Мы уходим, — отчего-то грустно поведал мне Онгон.
— Доброго пути.
Старик покачал седой головой.
— В тебе дремлют удивительные силы, Арчэ Халхин Дуу. Я не знаю никого из шаманов, кто был бы сильнее тебя. А я очень давно живу.
— Спасибо на добром слове, старик.
— Добром слове? — усмехнулся, подбоченясь, кочевник. — Я говорю на одном с тобой языке, но ты не хочешь меня слышать! Тебе следует учиться управлять своей мощью, а не пугать несчастных пастухов по оврагам. Что делаешь ты, младший брат ветра, среди людей с оружием?
— Я о них забочусь.
Степняк прикрыл глаза. Его лицо окаменело в попытке скрыть бушующие в душе чувства. Несколько долгих минут он вглядывался в горизонт, пока наконец не выговорил:
— К юго-западу отсюда, за степью, лежит заросшая лесом долина трех рек, издревле называемая Баргужин-Тукум. Это моя родина. Спроси любого ойон в любом кочевье, он покажет путь к моим юртам. Для Халхин Дуу у меня всегда найдется пища и кров.
Я кивнул, принимая приглашение.
— На юго-восток отсюда, за орейскими землями, широко раскинулся Великий лес. Скажи любому следопыту, что остановит тебя на границе, мое имя и тебя проводят к моему дому. Мы всегда рады добрым гостям.
Шаман, подобно мне, коротко кивнул, развернул коня и поднял руку, привлекая внимание эскорта. Всадники зашумели. Кто-то задорно гикнул. И все вдруг, в один миг, сорвались с места.
Старики говорят: дорога домой всегда короче. Я слегка завидовал кудесникам и их воинам. Совсем немного.
24
Обычно на советы в шатре у Ратомира меня приходил звать Велизарий. В тот раз явился Бубраш, сам себя назначивший телохранителем принца. Велиградец какое-то время мялся у меня за спиной, разрываясь между обычным для вольного города пренебрежением к лесному народу и опасливым уважением свидетеля
