Эдди фыркнула и нагнулась к сундуку, где на самом дне покоился какой-то предмет, завернутый в кусок шелка. Эдди взяла сверток в руки, развернула и замерла, пораженная: на нее смотрело лицо человека, который помогал Эмме сесть в поезд.
— Это ее брат, — сказала Эдди, передавая портрет Уэлкам.
— Очень интересный мужчина, — заметила Уэлкам.
— Ну, я не знаю… Если бы ты видела его во плоти, то сейчас бы этого не сказала. Уж больно мерзкий это тип.
— Она то же самое говорит. — Уэлкам поднесла портрет поближе к глазам, чтобы получше его рассмотреть, а потом вернула Эдди.
Эдди оставалось только недоумевать, с какой стати Эмма возит с собой портрет брата, коли так уж его ненавидит. Впрочем, могло статься, что она собиралась вставить в рамку от портрета фотографию своего мужа, ну а коль скоро такового не оказалось, вынимать из рамки дагерротип с изображением Джона Роби не имело никакого смысла.
Эдди положила портрет на дно и стала как попало наваливать в сундук вынутые из него вещи.
Уэлкам хихикнула:
— Думаешь, она не догадается, что ты рылась среди ее тряпок? Ты только посмотри, в каком они беспорядке — настоящее совиное гнездо!
— В таком случае сама их и укладывай, — буркнула Эдди и поднялась.
Она прошла на кухню, отрезала от буханки ломоть хлеба и сжевала его, даже не намазав джемом. Потом она некоторое время стояла в дверях спальни, наблюдая за тем, как Уэлкам старательно, вещичку за вещичкой, укладывала в сундук пожитки Эммы. Покончив с делом, Уэлкам захлопнула крышку, извлекла из замочной скважины шпильку, тщательно ее распрямила и вернула в строй шпилек на крышке бюро.
— Настоящая служанка настоящей леди, — заметила Эдди.
— Может, тебе сейчас завтрак подать? — спросила Уэлкам.
— Нет. Подай мне лучше стаканчик виски. — Эдди направилась было в гостиную, но потом повернулась и, склонив голову набок, посмотрела на Уэлкам.
— Выпьешь со мной? Или твое религиозное чувство запрещает и это тоже?
— Господь не одобряет пьянства, — сказала Уэлкам, но потом, усмехнувшись, добавила: — Но полагаю, он не будет возражать, если я выпью рюмочку-другую, чтобы облегчить ломоту в своих усталых ногах.
Эдди кивнула ей в ответ, а сама с улыбкой подумала, что Уэлкам наверняка была в свое время не дура выпить и повеселиться.
Прежде чем уснуть на диване в гостиной, Эдди выпила два или три стакана виски — а может быть, даже четыре или пять. Временами она позволяла-таки себе надираться; и когда проснулась, никак не могла вспомнить, сколько выпила Уэлкам — столько же или чуть меньше — и, что более важно, о чем они с ней разговаривали. День клонился к вечеру, и, кроме Эдди, в доме, похоже, никого не было. Отбросив плед, которым ее накрыла Уэлкам, Эдди поднялась на второй этаж и заглянула в спальни девушек, но те еще не вернулись из города. Эдди подумала, что они вполне могли подцепить в салуне парочку ковбоев. Оставалось надеяться, что они выпили не слишком много и в состоянии еще работать. Эдди решила, что в последнее время уделяла девицам недостаточно внимания, а это не дело. Она всегда считала, что должна быть для своих девушек кем-то вроде матери. Ну, ничего — когда закончится вся эта история с Эммой и ее деньгами, она обязательно устроит для двух своих пансионерок вечеринку.
В поисках Уэлкам Эдди прошла на кухню, но негритянка словно сквозь землю провалилась. Вполне возможно, она отправилась к себе в лачугу и отсыпается там после пьянки. Эдди решила не ставить это ей в вину: в последнее время она относилась к Уэлкам очень тепло, чуть ли не по-родственному. Снова поднявшись по лестнице на второй этаж, Эдди вошла в комнату мисс Фрэнки, налила в тазик теплой, стоялой воды из рукомойника и вымылась с мылом. Потом расчесала волосы и надела чистое ситцевое платье. После этого она опять прошлась по дому, но Уэлкам все еще не было. Усевшись на привычном месте у заднего крыльца, она подумала о Неде и о том, что он ей говорил.
Возможно, он прав. В самом деле, почему бы ей и не сказать Эмме, что они с ним вовсе не брат и сестра? Эдди всматривалась в даль, и хотя дорога была совершенно пустынна, Эдди знала, что Нед должен скоро вернуться. Уэлкам сказала, что Нед и Эмма уехали именно по этой дороге — возможно, для того, чтобы не проезжать через Налгитас. Эдди была Неду за это благодарна. Ей не доставляло ни малейшего удовольствия выслушивать шуточки клиентов по поводу того, что он оставил ее ради женщины, которая по возрасту годилась ему в матери. Эдди поерзала на сиденье, поудобнее устраиваясь на стуле. Обычно ей нравились тягучие послеобеденные часы, когда девицы шлялись по городу и в доме делать было особенно нечего. Но сегодня благодатное ощущение покоя почему-то не наступало. Эдди осмотрела свои руки, содрала с пальца заусениц, а когда на этом месте выступила крохотная капелька крови, сунула палец в рот. Посасывая палец и прикрываясь рукой от солнца, она еще раз окинула взглядом расстилающуюся перед ней прерию.
Где-то рядом прожужжала пчела и уселась на цветок дикой астры, которая пустила корни в голой, сухой земле на заднем дворе. Когда пчела улетела, Эдди встала со стула, сорвала бледно-лиловый цветочек, понюхала его и вставила в петличку на платье. Потом Эдди посмотрела на сарай. Могло статься, что, пока она спала, Нед и Эмма вернулись и, чтобы ее не беспокоить, укрылись от солнца в сарае. Еще раз окинув взглядом пространство прерии и не обнаружив ни единой души, Эдди побрела по коричневой, иссушенной солнцем траве к самой большой постройке на заднем дворе. Подойдя к сараю, Эдди открыла дверь и с минуту постояла у входа, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте. Этот сарай она построила сама — после того, как «Чили-Квин» перешел в ее собственность. Помимо того, что он вмещал двуколку, фаэтон и фургон, в нем оставалось достаточно места для четырех стойл, кладовой и находившегося на втором ярусе сеновала. Эдди любила лошадей, хотя сама верхом давно уже не ездила. Наличие в хозяйстве хороших, породистых лошадей говорило о процветании. Кроме того, лошади были нужны для дела. Эдди любила, принарядив девиц, раскатывать с ними в коляске по городу, чтобы привлечь внимание обывателей. Она также послала в «Курьер & Ивз» в Нью-Йорке денежный перевод на сумму в три доллара, чтобы ей выслали картинку с изображением Лексингтона — знаменитой скаковой лошади. Картинку она вставила в позолоченную рамку и повесила у себя в гостиной. Даже на ее полочке для безделушек наряду с коллекцией разноцветных стеклянных туфелек и держателей для зубочисток помещались три миниатюрные фигурки лошадей.
Два стойла в сарае предназначались для ее лошадей, в третьем стояла лошадь Неда, а в четвертом хранилась всевозможная сбруя, уздечки и седла, так как кладовка отошла Неду. Обычно Нед, останавливаясь в «Чили-Квин», ночевал в комнате Эдди, но со временем она перетащила в кладовку кровать и лампу, и, когда в заведении становилось слишком уж шумно, Нед отправлялся спать в сарай.
Лошади Неда в сарае не было, как и одной из лошадей Эдди. Женщина подошла к единственному оставшемуся в стойлах животному и дала ему себя обнюхать. Мальчик, который ухаживал за лошадьми и прибирал в сарае, приходил сегодня утром и основательно вычистил стойла. Теперь в сарае приятно пахло сеном, и этот запах напоминал Эдди о родной ферме, которую она покинула еще в детстве. Эти воспоминания оставили ее равнодушной. Вспоминая детство, она прежде всего воскрешала в памяти поездку на поезде, который уносил ее прочь из края, где не было ничего, кроме нищих, грязных ферм.
Похлопав лошадь по шее, она собралась уже уходить, когда ее взгляд упал на дверь кладовки. Это было владение Неда, и Эдди никогда в нее не входила — за исключением тех случаев, когда Нед там находился. Она созерцала эту пристройку довольно долго. Копаться в вещах Эммы — одно дело, и совсем другое — сунуть нос в пожитки Неда. Это было святое. Кроме того, Нед терпеть не мог, когда к его особе проявляли излишнее любопытство. Тем не менее Эдди решила, что у нее есть полное право осмотреть жилище своего приятеля. Как-никак это ее сарай, и все, что в нем находится, так или иначе имеет к ней отношение. И что плохого в том, если она бросит взгляд на вещи Неда, коль скоро он об этом не узнает? Эдди нагнулась и достала из-под порожка ключ. Потом она прошла к двери сарая, выглянула наружу и внимательно оглядела горизонт, но и на этот раз никого не увидела.
Эдди отперла дверь и вошла в кладовку, на минуту остановившись, чтобы зажечь висевшую на стене керосиновую лампу. Хотя Нед не был таким аккуратистом, как Эмма, тем не менее его комнатка была чисто
