входной двери.
Анжель Руватье. На ней черные джинсы и черная майка. И она сидит на великолепном мотоцикле «Harley-Davidson». Под мышкой у нее шлем. В руке телефон. Темные волосы упали на лицо, поэтому я не вижу его выражения. Несколько секунд я ее рассматриваю. Мой взгляд поднимается от ягодиц по спине, обнимает ее женственно-округлые плечи. У нее коричневые предплечья, наверное, в отпуске она много загорала. Я представляю ее себе в купальнике, задаюсь вопросами: как она живет? замужем ли она или одинока? есть ли у нее дети? как пахнет ее кожа там, под шелковой занавесью волос? Анжель, вероятно, что-то почувствовала: оборачивается и смотрит на меня. У меня колотится сердце. Она улыбается, прячет телефон в карман и делает знак подойти.
– Как чувствует себя ваша сестра? – спрашивает она. Ее глаза даже при таком освещении кажутся золотыми.
– По-моему, ей лучше, спасибо.
– У вас прекрасная семья. Жена, дочь, сыновья…
– Спасибо.
– Они уже уехали?
– Да.
Повисает пауза.
– Мы в разводе.
Зачем я это сказал? Глупая патетика.
– Похоже, вы здесь застряли?
– Я тоже так думаю. Я буду со своей сестрой, пока ее не разрешат перевезти в Париж.
Анжель встает с мотоцикла. Я восхищаюсь грацией, с которой она перекидывает ногу через сиденье.
– У вас найдется время выпить стаканчик? – спрашивает она, глядя мне прямо в глаза.
– Конечно, – отвечаю я, старательно скрывая свое смущение. – А где?
– Выбор невелик. Возле мэрии есть бар, но в это время он уже закрыт. И еще один – в отеле «lAuberge du Dauphin».
– Я там остановился.
– В это время года это единственный работающий отель в городе.
Она идет куда быстрее меня, и я выбиваюсь из сил, стараясь не отстать. Мы молчим, но это молчание не угнетает. А когда приходим в отель, оказывается, что в баре никого нет. Мы какое-то время ожидаем, но место остается безнадежно безлюдным.
– У вас в номере должен быть мини-бар, – говорит Анжель.
И снова этот прямой, открытый взгляд. В ней есть что-то, что одновременно пугает и возбуждает меня. Она идет за мной к моему номеру. Я долго путаюсь в ключах. Потом дверь скользящим движением открывается и закрывается с легким щелчком. Анжель в моих объятиях, я ощущаю прикосновение ее шелковистых волос к своей щеке. Она жарко меня целует. От нее пахнет мятой и табаком. Она выше Астрид, и тело у нее более мускулистое. Анжель самая высокая и мускулистая из женщин, которых мне довелось в последнее время обнимать. Я чувствую себя полным идиотом. Здесь и сейчас, обнимая ее, я стою не шевелясь, как неуклюжий подросток. Но мои руки наконец оживают. Я прижимаю ее к себе, как потерпевший кораблекрушение прижимает спасательный жилет, обнимаю нетерпеливо, мои руки на ее пояснице. Наши тела сливаются, Анжель вздыхает, и эти вздохи идут из самой глубины ее существа. Мы падаем на кровать, и она садится на меня сверху так же гармонично-грациозно, как на свой мотоцикл. Ее глаза блестят, как у кошки. Легкая улыбка играет у нее на губах, когда Анжель расстегивает мой ремень и открывает ширинку. Чувственные и точные прикосновения – и у меня моментально возникает эрекция. Все это время Анжель смотрит мне в глаза, улыбается, даже в тот момент, когда я вхожу в нее. Она тотчас же искусно заставляет меня замедлить движения, и я понимаю, что это не тот случай, когда кульминация наступает стремительно.
Мой взгляд неотрывно скользит по стройному, как у хищницы, телу. Анжель наклоняется и берет в ладони мое лицо, целует меня удивительно нежно. Она никуда не торопится, она наслаждается происходящим. Этот медленный танец порождает исключительную силу – я чувствую, как она поднимается во мне, от ног вверх, потом по позвоночнику. Ощущение такое сильное, что граничит с болью. Анжель вытягивается на мне, с трудом переводя дух. Ладонями я ощущаю влагу на ее спине.
– Спасибо, – шепчет она. – Мне это было нужно.
У меня вырывается сухой смешок.
– Прости, что повторяю твои слова, но мне это тоже было нужно.
Она берет с ночного столика сигарету, зажигает и протягивает мне.
– Я знала с той минуты, когда в первый раз тебя увидела.
– Знала что?
– Что пересплю с тобой.
Анжель берет у меня сигарету.
Я вдруг замечаю, что на мне презерватив. Она надела его так ловко, что я ничего не почувствовал.
– Ты до сих пор ее любишь, правда?
– Что?
Но я прекрасно понимаю, что она имеет в виду.
– Свою жену.
К чему скрывать правду от этой красивой удивительной незнакомки?
– Да, я до сих пор ее люблю. Она ушла от меня к другому год назад. Я чувствую себя дерьмово.
Анжель гасит сигарету.
– Я была в этом уверена. Взять хотя бы, как ты на нее смотришь. Ты, наверное, страдал.
– Да.
– Чем ты зарабатываешь на жизнь?
– Я архитектор. Самый что ни на есть обычный. Восстанавливаю и ремонтирую офисы, магазины, больницы, библиотеки, лаборатории – что придется. Не слишком увлекательное занятие. Я не творец.
– Любишь говорить о себе плохо, я права?
– Да, права, – отвечаю я, задетый за живое.
– Мой тебе совет – перестань.
Я потихоньку снимаю презерватив, намереваясь встать и выбросить его в туалете. И, как всегда, стараюсь не смотреть на себя в зеркало.
– А вы, мадам Руватье? Чем вы занимаетесь? – говорю я, вставая с кровати и втягивая живот.
В ее взгляде чувствуется холод.
– Я танатолог.
– А что это за профессия?
– Если совсем просто, то бальзамировщица.
От удивления я теряю дар речи.
Она улыбается. У нее прекрасные ровные и белые зубы.
– Целыми днями вожусь с трупами. Трогаю их вот этими руками, которые только что тебя ласкали.
Я перевожу взгляд на ее руки. Они сильные, ловкие и все же бесспорно женские.
– Многим мужчинам не нравится моя работа. Поэтому я стараюсь об этом не говорить. У них пропадает эрекция. Тебе это тоже неприятно?
– Нет, – отвечаю я, и не кривлю душой. – Но это меня удивляет. Расскажи мне о своей работе. Я первый раз в жизни вижу бальзамировщицу.
– Суть моей работы – уважать смерть. Вот так. Если бы твоя сестра погибла прошлой ночью в аварии, хотя, слава тебе, Господи, этого не случилось, я бы поработала с ней, чтобы ее лицо имело умиротворенное выражение. Чтобы ты и твоя семья могли в последний раз посмотреть на нее, не испытывая страха.
– Как ты это делаешь?
Анжель передергивает плечами.
– Это настоящая работа. Такая же, как и у тебя. Ты подправляешь офисы, а я – смерть.
– Это тяжело?
