Пока я листаю страницы медицинской карты, кто-то за дверью пытается повернуть ручку. Я вскакиваю.
– Занято! – поспешно кричу я, складывая бумаги и запихивая их под пиджак.
Спускаю воду и мою руки. Открыв дверь, вижу перед собой Мелани. Она ждет меня, уперев кулаки в бока.
– Какого черта ты тут делал?
Ее глаза обшаривают ванную комнату.
– Мне нужно было кое-что обдумать, а что? – спрашиваю я, быстро вытирая руки.
– Ты случайно ничего не пытаешься от меня скрыть?
– Если честно, то да. Я разбираюсь в одном деле, которое касается нас обоих. Оно похоже на головоломку.
Она заходит в ванную и аккуратно закрывает за собой дверь. Я смотрю на нее и снова удивляюсь, как же они с матерью похожи.
– Слушай меня внимательно, Антуан. Наш отец умирает. Я смотрю ей в глаза.
– Он все-таки сказал тебе? Сказал о своем раке?
– Да, он все мне рассказал. Совсем недавно.
– Но ты ничего мне не сказала.
– Потому что ты об этом не спрашивал.
Я оторопело гляжу на сестру. Потом в гневе швыряю полотенце на пол.
– Это уже перебор! Я его сын, в конце концов!
– Я понимаю, почему ты злишься. Но у него не получается с тобой поговорить. Он не знает, как к этому подойти. А ты точно так же не можешь поговорить по душам с ним. Ну и вот…
Я прислоняюсь спиной к стене и складываю руки на груди. Я очень зол, даже взбешен.
– Ему осталось совсем немного, Антуан. У него рак желудка. Я беседовала с его доктором. Плохие новости.
– Мелани, к чему весь этот разговор?
Она подходит к умывальнику, открывает кран и подставляет руки под струю воды. На ней темно-серое шерстяное платье, черные колготки и черные кожаные балетки с позолоченными застежками. Ее волосы – «соль с перцем» – собраны с помощью бархатной черной ленты. Мелани наклоняется, чтобы поднять полотенце, вытирает руки.
– Я знаю, ты объявил им войну.
– Войну?
– Я все знаю. Мне известно, что ты попросил у доктора Лоране Дардель медицинскую карточку нашей матери.
Серьезные нотки в голосе сестры заставляют меня молча выслушать ее.
– Гаспар передал тебе счет, он мне сказал. Я уверена, что ты уже разузнал, кто была та блондинка. И я слышала, как ты только что расспрашивал Соланж.
– Погоди, Мелани, – бросаю я, краснея от стыда при мысли, что утаивал от нее информацию, которая имела огромное значение и для нее тоже. – Пойми, я собирался все тебе рассказать, я…
Ее тонкая белая рука подает мне знак замолчать.
– А теперь послушай меня.
– Ладно, – говорю я со смущенной улыбкой. – Я нем как рыба.
Мелани не улыбается мне в ответ. Она приближается ко мне и останавливается только тогда, когда расстояние между ее зелеными глазами и моими карими составляет несколько сантиметров.
– Что бы ты ни раскопал, я ничего не желаю знать.
– Что?
– Ты прекрасно меня слышал. Я ничего не желаю знать.
– Но почему? Я думал, ты хотела… Мелани, опомнись! В тот день, когда ты вспомнила, почему мы попали в аварию, ты сказала, что готова узнать правду.
Она открывает дверь, не ответив мне, и я уже начинаю бояться, что моя сестра так и уйдет, но внезапно она оборачивается. В ее глазах я читаю бесконечную грусть. Мне очень хочется обнять ее.
– Я передумала. Я не готова. И если ты найдешь… Ну, что бы ты ни нашел, не рассказывай об этом папе. Никогда!
Ее голос срывается, и она уходит, опустив голову. Я стою не в силах пошевелиться. Как может Мелани предпочесть молчание правде? Как она может жить, ни о чем не зная? И не желая знать? Почему ей так хочется защитить нашего отца?
И вот, когда я стою в дверном проеме, смущенный и расстроенный, передо мной возникает моя дочь.
– Привет, пап, – говорит она.
И добавляет, увидев выражение моего лица:
– День прошел неважно, да?
Я киваю в знак согласия.
– У меня тоже, – сообщает она.
– Значит, нам обоим не повезло.
К моему величайшему удивлению, Марго обнимает меня крепко-крепко. Я обнимаю ее в ответ и целую в макушку.
По прошествии многих часов, когда я уже давно вернулся домой, меня осеняет.
Я держу в руках записку матери, адресованную Джун Эшби, и перечитываю ее в сотый раз. Потом просматриваю распечатанную из Интернета статью о галерее и о смерти Джун. Донна В. Роджерс… Я знаю, что мне делать. Это очевидно. Я ищу номер телефона галереи на их сайте в Интернете. И проверяю, который у них теперь час.
После нескольких гудков я слышу приятный мужской голос:
– Галерея Джун Эшби. Чем могу быть вам полезен?
Мой английский давно покрылся ржавчиной. В последний раз я говорил на нем много месяцев назад. Я прошу позвать мадам Донну Роджерс.
– Как мне вас представить?
– Антуан Рей. Я звоню из Парижа, Франция.
– Я могу узнать цель вашего звонка?
– Передайте мадам Роджерс, что я звоню по личному делу.
Я говорю с сильным французским акцентом и испытываю от этого огромную неловкость. Собеседник просит меня подождать на линии.
Потом из трубки до меня доносится решительный женский голос. Несколько секунд я молчу, а потом наконец решаюсь:
– Здравствуйте. Меня зовут Антуан Рей. Я звоню из Парижа.
– Понятно, – говорит она. – Вы наш клиент?
– Хм… Нет, – отвечаю я сконфуженно. – Я не вхожу в число ваших клиентов, мадам.
– Вашей матери? – с удивлением спрашивает она. И добавляет весьма учтиво: – Простите, не могли бы вы еще раз повторить ваше имя?
– Рей. Антуан Рей.
– Рей, – повторяет она после паузы. – А вашу мать звали…
– Кларисс Рей.
На том конце провода так долго молчат, что мне уже кажется, будто нас разъединили.
– Алло?
– Да, я слушаю. Вы – сын Кларисс.
Это утверждение, не вопрос.
