– Простите меня, Джессика. Мне очень жаль, если я обидел вас. Я прекрасно понимаю, что должен заниматься своими делами и оставить вас в покое, но я не могу. Не знаю почему. Может быть, потому, что мы связаны с вами узами прошлого. Может быть, потому, что ваши родители умерли и вы остались совершенно одна. А может быть, потому, что я чувствую себя виноватым перед вами за прошлое.
– Но вы опять постоянно в него возвращаетесь. Снова и снова заставляете меня страдать, – тихо сказала Джессика, уткнувшись в ворот его рубашки.
– Я делаю это не нарочно, – проговорил он, нежно поглаживая ее по спине. – Я понимаю, как вам сейчас тяжело, и искренне хочу помочь. – Если бы я мог одолжить вам денег на содержание дома Кросслинов, я бы с радостью это сделал. Но у меня нет такой возможности. Гордон сказал, что вы взяли у него огромную ссуду.
– Вот видите?
Картеру не следовало ей об этом говорить.
– Вы опять меня мучаете.
– Да нет, я просто хотел объяснить, что с радостью помог бы вам, если бы у меня была такая возможность. Я многого достиг, но мое состояние пока не столь велико. Я никогда не смог бы купить поместье наподобие вашего. Мой дом в Бостоне красивый и уютный, но довольно скромный.
– Но я не просила…
– Я знаю, но мне очень хочется что-нибудь для вас сделать. Я хочу помочь вам разобраться со всеми этими проблемами, чтобы они не усложняли вашу жизнь. Я говорю вам это потому, что искренне надеюсь стать вашим другом.
Другом? Картер Маллой, кошмар ее детства, хочет стать ее другом? Все это было очень странно. Но ведь и то, что она позволяет ему обнимать ее, ищет у него поддержки, не менее странно. Раньше Джессика и представить себе не могла, что когда-нибудь сможет даже прикоснуться к Картеру, а уж тем более захочет прижаться к его сильному телу. К собственной досаде, Джессика признавала, что Картер силен не только физически, но и морально. И она хотела, чтобы хотя бы часть этой силы передалась ей.
– И еще, – продолжал тем временем Картер, – мне бы хотелось познакомиться с вами поближе. Когда мы оба были детьми, я часто смеялся над вами. Но я не думал, что это причиняет вам такие страдания. Мне казалось, что вы слишком горды, чтобы обращать на это внимание.
– Но я обращала на это внимание. И ваши слова больно меня ранили.
– Даже если бы я это понимал, – честно признался Картер, – то еще больше бы вас мучил. Тогда. Но теперь я не хочу делать вам больно. И если я буду знать, что именно доставляет вам душевную боль, я постараюсь избегать таких тем. Как бы я хотел избавить вас от страданий! Может быть, это звучит слишком отвлеченно, но если вы ставите себе слишком высокие цели, то ничего не достигнете.
– Чем более высокие цели вы себе ставите, тем меньшего достигаете, – поправила его Джессика и подняла голову. В ее голосе не было насмешки, а только одно сплошное любопытство. – С каких это пор вы стали философом?
Картер наклонился и заглянул ей в глаза. Джессика примирительно смотрела на него из-под очков.
– Я стал философом, когда воевал во Вьетнаме. Эта война сильно меня изменила. – Поймав удивленный взгляд Джессики, Картер смутился. – Странно, что вы об этом не догадались. Разве вы не задавались вопросом, почему я так изменился?
Она слегка кивнула, почти незаметно:
– Вопреки очевидному, я не желала верить в эти изменения.
– Верите вы или нет, но это действительно так. Я изменился. И вы сами в этом убедитесь, если не будете от меня шарахаться всякий раз, как я скажу какую-нибудь глупость.
Джессика хотела было возразить, но Картер шутливо прикрыл ей рот ладонью.
– Я постараюсь не говорить больше глупостей, Джессика. Расскажите мне все, что вас тревожит. Не в моих привычках ходить вокруг да около и теряться в догадках. Итак, я вас слушаю.
Джессика слегка коснулась его груди и, ощутив, что рубашка накрахмалена, с изумлением на него посмотрела сквозь стекла очков.
– И к чему приведет такая откровенность с моей стороны? – все так же серьезно, без тени насмешки спросила она. Любопытство сменилось неуверенностью. – Не получится ли так, что я перед вами разоткровенничаюсь, а вы это используете против меня? Если вы решились мне отомстить, то это самый верный способ.
– Но за что я должен вам мстить? – изумленно спросил Картер.
– Вы всегда меня ненавидели.
Картер покачал головой, все так же не отрывая от нее глаз.
– Я тоже когда-то так думал. Но получалось, что ненавидел главным образом самого себя. Я это понял спустя много лет. Не знаю, за что я так себя ненавидел. Может быть, за свое упрямство. Я был несчастным ребенком. Четыре года я провел в армии. Было время подумать. Конечно же я изменился не в один день. Вьетнам, потом возвращение домой. Я продолжал переосмысливать свою жизнь. Это был долгий и трудный путь. – Он осторожно обнял ее за талию. – В последний раз, когда мы виделись, я был в очень взвинченном состоянии. Ну, вы наверняка это и сами помните. Вам тогда было шестнадцать.
Воспоминания нахлынули на Джессику, словно огромная волна. Голова ее склонилась под их тяжестью. Картер прижался подбородком к затылку Джессики и мягко сказал:
– Тогда я вас сильно обидел.
– Да, в тот раз вы превзошли себя. Я и так была очень не уверена в себе, а уж после ваших слов…
– Вы были не уверены в себе? – Картер расслабил руки. – Никогда в это не поверю.
– Но это действительно так.
– По вашему виду этого никак нельзя было сказать.
– Возможно, но чувствовала я себя на самом деле очень неуверенно. Ведь это было мое первое свидание. – Джессика все говорила и говорила и никак не могла остановиться. – Вообще-то у меня не было никакого желания идти на это свидание, тот парень мне совершенно не нравился. Но я очень хотела быть такой же, как мои подруги. Они ходили на свидания, и я тоже решила попробовать. Мы с ним собирались пойти на школьный бал, поэтому на мне было вечернее платье. Это платье купила мне мама, подобрала по своему вкусу. Ей оно очень шло, на мне же смотрелось ужасно. У моей мамы была яркая внешность: идеальная фигура, красивое лицо… У меня ничего этого не было. Но тем не менее я надела именно это платье, чулки и подходящие по фасону и цвету туфли. Мама сделала мне прическу и нанесла макияж опять же по своему вкусу. И вот, когда я в таком нелепом виде стояла на крыльце, смотрела на свое отражение в оконном стекле и пыталась хоть как-то поправить положение, подогнув подол платья покороче, и появились вы. Помните, что вы тогда мне сказали? Что я могу сколько угодно поправлять платье, все равно оно будет сидеть на мне как на корове седло. Потому что и сидеть ему не на чем. Вы сказали…
– Не надо, Джессика…
– Вы сказали, что любой нормальный мужчина сразу же поймет, какое я пустое место. И прибавили, что никто никогда не пригласит меня на свидание просто так, но что я могу по этому поводу не беспокоиться, потому что…
– Пожалуйста…
– Вы сказали, что мне нечем привлечь мужчину, кроме своих денег, а их у меня сколько угодно, так что я могу купить любого. Деньги в нашей жизни – все, и потому…
– Джессика, перестаньте…
– А потом вы вытащили из кармана доллар и сунули в вырез моего платья. Вы сказали, что я смогу таким образом подкупить того парня и, может быть, за доллар он меня даже поцелует.
Джессика замолчала, внезапно испугавшись своих собственных слов. Как, в сущности, глупо говорить сейчас об обиде семнадцатилетней давности, глупо и унизительно для нее. Но слова уже были сказаны, и с этим ничего нельзя было поделать.
Реакция Картера оказалась неожиданной. Он вдруг обхватил ее лицо руками, повернул к себе и спросил:
– Он вас поцеловал?
Она покачала головой, насколько это вообще было возможно в тисках рук Картера.
