Джед не узнал бы, что это была я.
Джон грустно улыбнулся.
— Он видел тебя. И мы оба знаем, что его товар быстро разбирают. Джед сразу обнаружил бы пустую коробку. — Полицейский потер рукой затылок. — Это кража, Грейс. Преступление. За кражу люди попадают в тюрьму. На полгода, на год. — Он помолчал. — Ты же не хочешь попасть в тюрьму?
— Я этого заслуживаю, — сказала Грейс, чувствуя отвращение к самой себе, потому что в тюрьму ей все-таки не хотелось.
Начальник полиции вздохнул.
— Я должен позвонить твоей маме.
Грейс опустила руки, потом опять скрестила их.
— Не придется. Она будет здесь с минуты на минуту.
Он посмотрел на улицу.
— Подождешь внутри?
Она покачала головой. Ей не хотелось видеть Джил. Ей не хотелось видеть Дилана. Вернее, она не хотела, чтобы они видели ее.
— Подожди здесь, — сказал Джон и пошел обратно по переулку, оставив ее одну, не беспокоясь, что она может убежать. Самым отвратительным было то, что она бы этого не сделала. Это было не нужно. Зачем нарушать закон, если потом собираешься убежать? Зачем нарушать закон, если некому сказать тебе, как плохо ты поступаешь?
Присев рядом с колесом фургона, Грейс притянула колени к груди, положила на них подбородок и закрыла глаза. Она слышала, как по главной улице проезжают машины. Она слышала, как возятся белки возле мусорного бака. Она слышала шум кондиционера, который Джил отказывалась менять, и спрашивала себя: если кто-нибудь выйдет, увидит ее и спросит, что она скажет?
Грейс вдруг ощутила полнейшую растерянность. Прижавшись лицом к коленям, она обхватила голову руками и крепко сжала, потом еще крепче, словно на нее обрушился весь мир.
Теперь она ничего не слышала, шум в ушах заглушал все звуки. Внезапно кто-то прикоснулся к ее волосам и позвал ее, голосом, в котором одновременно слышались и страх, и настойчивость, и нежность. Грейс заплакала.
Дебора подняла ее и сжала за плечи.
— Кража?! — кричала она. — О чем он говорит?
Грейс была не в состоянии отвечать. Она могла только рыдать.
— Что случилось, Грейс?
Девочка только жалобно всхлипывала.
Дебора начала ее качать, как тогда, когда Грейс была еще ребенком.
— Все хорошо, — бормотала она. — Все хорошо. Ничего плохого не произошло. Ничего плохого не произошло.
— Это я плохая. Я! — зарыдала Грейс.
— Это было непростое время для нас всех, но не все потеряно. Расскажи мне, Грейс, что ты сделала?
— Я выпила две бутылки пива. — Она сказала это очень тихо, но мама наверняка услышала, потому что не произнесла ни звука.
Наконец Дебора растерянно спросила:
— В школе?
— В тот вечер у Мэган.
Дебора замерла.
— Я такая плохая! — плакала Грейс.
— В вечер, когда произошла авария?
— Ты меня ненавидишь, — рыдала девочка. Она и этого хотела. Хотела, потому что заслуживала. Но она боялась, что мама уйдет. Грейс хотела снова стать маленькой, как Дилан, невинной, даже когда поступала неправильно.
— Я не ненавижу тебя, — сказала мама, и — невероятно — руки, обнимавшие Грейс, сжались сильнее. — Я бы никогда не смогла тебя возненавидеть. Ты же часть меня.
— Плохая часть.
— Лучшая часть. Правда, Грейс. Я не знаю, что сегодня произошло, но верю, что этому есть объяснение. Ты хороший человек, и ты не воровка.
Грейс никак не могла успокоиться.
— Я украла… человеческую жизнь… я виновата.
— Вовсе нет, — шепотом возразила Дебора, прижав голову дочери к груди. — Мы бы все равно его сбили. Я не отрываясь смотрела на дорогу и тоже его не увидела. Разве я закричала, чтобы предупредить тебя? Нет. Он выбежал из лесу, Грейси. Он выбежал прямо на нас.
— Но я выпила, — плакала Грейс.
— Ты ровно дошла до машины, ты разговаривала, как обычно. Я бы заметила, если бы ты была пьяна.
— Это не имеет значения.
— Ты прекрасно вела машину. Я наблюдала.
Грейс попыталась отодвинуться, чтобы посмотреть на маму, заставить ее понять, но Дебора не отпускала ее.
— Я выпила и села за руль. Почему ты никак не можешь понять? Я должна была заметить мистера МакКенну, но не заметила. Я — не ты, мама. Я плохо пробежала на соревнованиях, провалила контрольную по французскому, сдала паршивенькое — я это знала — сочинение по английскому, а все извиняются. Весь мир разочаровался во мне. Только никто не подойдет и не скажет. Умер человек!
Мама не возражала. Вдруг Грейс почувствовала, что не может спорить. Руки ослабли, она словно растаяла в объятиях Деборы. Девочка уже давно не ощущала такой защищенности. Мама была теплой и сильной, у нее были ответы, она была укрытием, а Грейс сейчас очень в этом нуждалась. Потому что она слишком многого не понимала, со слишком многим не могла справиться. И обман Деборы уже не имел значения. Все это уже не имело никакого значения.
Всхлипывания Грейс постепенно стихли, но девочка не шевелилась. Ей не хотелось говорить, не хотелось думать, хотелось только вот так сидеть в объятиях мамы здесь, на гравии, в тени ярко-желтого фургона.
Дебора погладила Грейс по волосам. Недавно вымытые, еще влажные, они пахли шампунем с ароматом манго. Было девять вечера, и девочка спала рядом с ней на диване. Словно нуждаясь в постоянном утешении, она не отпускала Дебору дольше, чем на минуту, с тех пор как они покинули тот переулок. Дебора понимала, что постоянное беспокойство и страх вымотали Грейс. Она догадывалась, что после аварии дочь ни разу не выспалась как следует.
Догадывалась? Знала. Разве она не видела темные круги под глазами Грейс?
Но случилось столько всего. Дебора была настолько занята своими переживаниями, многие из которых касались и Грейс, что как-то это упустила. Ей казалось, что она действует в интересах дочери, но не понимала, какие страдания эта ложь принесет Грейс. Когда ребенок боится, что его не любят — это плохо. Когда ребенок решается на воровство, чтобы получить, как ему кажется, заслуженное наказание — это плохо.
Джон проявил верх понимания. Он оставил их наедине, стоя в начале переулка, пока Дебора не отвела Грейс в кондитерскую. Дебора не знала, что именно из их разговора он услышал, но ей было все равно. Она думала только о Грейс.
В тот момент она эгоистично наслаждалась близостью, желая, чтобы это мгновение не заканчивалось. Но оно, конечно же, закончилось. Грейс должна была повзрослеть, отделиться от нее, начать жить своей собственной жизнью. «Я — не ты, мама», — сказала она. Эти слова эхом звучали в ушах у Деборы. Ей пришлось принять то, что, — возможно, всего лишь возможно, — желания Грейс отличались от ее собственных.
