Любовь под вязами (Eugene O'Neill. Desire Under the Elms)

Симеон. Уж два месяца, как от него ни слуху ни духу.

Питер. Вот в такой же вечер он и уехал. Ни с того ни с сего подхватился, и прямо на Запад… Что-то тут неладно… Он никогда не уезжал, разве что в деревню. Тридцать лет, а то и больше не покидал он ферму. С самой женитьбы на матери Эбина. (После паузы, зло.) А что если объявить его сумасшедшим? Суд признал бы.

Симеон. Он быстро всех судей скрутит. И труда ему не составит. Они ни за что не поверят, что он сумасшедший. Нет, придется ждать, пока помрет.

Эбин (со злорадной усмешкой). Чти отца своего!

Симеон и Питер, вздрогнув, смотрят на брата. (Ухмыляется; затем мрачно.) Я молюсь, чтобы он умер.

Симеон и Питер продолжают в изумлении смотреть на Эбина. (Как ни в чем не бывало.) Ужин готов.

Симеон и Питер (вместе). Эх-эх!

Эбин (глядя на закат). До чего красиво, господи!

Симеон и Питер (вместе). Золото — там. На Западе.

Эбин. Где — там?

Симеон и Питер (вместе). В Калифорнии!

Эбин. Ха! (Смотрит на них отсутствующим взглядом, затем медленно.) Ну ладно. Ужин стынет. (Скрывается на кухне.) Симеон (облизывая пересохшие губы). Я голоден.

Питер. Копченой свининой пахнет.

Симеон. Свинина — это хорошо.

Питер. Свинина есть свинина!

Они идут, задевая друг друга, плечо к плечу, как два вола, которые торопятся в хлев — к отдыху и корму. Огибают дом справа и скрываются; слышен скрип открываемой двери.

Картина вторая

Гаснет закат, наступают сумерки.

Видна кухня, посередине стол, сколоченный из сосновых досок, на нем три тарелки, свеча, буханка хлеба и кувшин с водой. Четыре грубых деревянных стула. В правом дальнем углу плита, в центре задней стены плакат, на котором изображен корабль и напечатано крупным шрифтом: 'Калифорния'. Посуда развешена на гвоздях, вбитых в стену. Чисто, прибрано, но чистота эта — казарменная, не домашняя, здесь не чувствуется женской руки.

Симеон и Питер, протиснувшись на кухню, грузно опускаются на стулья. Эбин берет с плиты отварной картофель со свининой, ставит на стол и присоединяется к ним. Все трое едят, не произнося ни слова. Симеон и Питер — торопливо, как звери, Эбин — нехотя, без аппетита, изредка бросая на них неприязненные взгляды.

Симеон (неожиданно обращается к Эбину). Послушай! Ты не должен о нем так говорить.

Питер. Ты несправедлив.

Эбин. Что говорить?

Симеон. Ну молиться, чтобы он умер.

Эбин. А вы разве не молитесь?

Молчание.

Питер. Послушай! Он наш отец.

Эбин (яростно). Но не мой!

Симеон. Вот ты — разве ты разрешил бы говорить о твоей матери такое, а?

Грубо ухмыляются.

Эбин (побледнев). С ним у меня нет ничего общего, а у него — со мной.

Питер. Подожди, доживешь до его лет.

Эбин. Я — в маму! Каждой каплей крови.

Симеон и Питер смотрят на Эбина с равнодушным любопытством.

Питер (как бы вспоминая). Слов нет, она была добрая и ко мне и к Симу. Она была доброй мачехой.

Симеон. Она была добра ко всем.

Эбин (встает и в смущении неловко кланяется каждому из них). Спасибо на добром слове. Большое спасибо. (Садится.)

Питер (после молчания). Она и к нему была добра.

Эбин (резко). И в знак признательности он убил ее!

Симеон (философски). Никто никого не убивает. Убивают обстоятельства. Вот кто!

Эбин. Старик загнал ее до смерти.

Питер. Он и себя загоняет до смерти. И меня, и Сима, и тебя. Но все мы, как видишь, живы. Еще.

Симеон. Его что-то толкает на это.

Эбин. Когда-нибудь он ответит мне за все! (Усмехнувшись.) Интересно, что же это за загадочное 'что-то', которое толкает его?

Симеон. Понять трудно.

Эбин. Может, его толкает то же, что вас толкает в Калифорнию?

Симеон и Питер смотрят на него с удивлением.

Но никуда-то вы не уедете! Ни за каким золотом!

Питер. Кто знает!

Эбин. Где вы денег-то на дорогу достанете?

Питер. Мы можем и пешком. Если сложить все, что мы на этой ферме отшагали, до луны хватило бы!

Эбин. Вы не пройдете и половины пути, как индейцы с вас скальпы снимут.

Симеон (с мрачным юмором). Да мы сами с любого снимем!

Эбин (упрямо). Никуда вы не уедете, ждать будете, пока он умрет, чтобы получить свою долю.

Симеон (после молчания). Мы имеем на нее право.

Питер. Две трети принадлежат нам.

Эбин (вскакивает). Вам ничего здесь не принадлежит. Это ферма моей матери. Не он ли у нее ее оттяпал. Мать умерла, и теперь ферма моя.

Симеон. Ты расскажи об этом старику, когда он объявится, ставлю доллар — он от смеха надорвется. (Смеется; смех его похож на лай.)