Оглянувшись, убедилась в своей правоте.
– Как вы думаете, можно попросить его взглянуть на мою ногу? Очень болит, – прошептала сестра Кармел.
– Конечно.
– А он не подумает, что я занимаю его время?
– О чем вы говорите, сестра. Доктор Голдберг уверен, что все вокруг занимают его время.
Добрый доктор значился вторым после Мэри Маргарет в списке ненавистных Анжеле персон – списке, к глубочайшему ее сожалению, растущем день ото дня. Сколько Анжела его знала, Голдберга буквально распирало от самодовольства. Выкачивая немалые средства из своей чистенькой, благовоспитанной клиентуры в Мейфэре, он не гнушался и приютскими крохами. Для Анжелы у него в запасе всегда были мерзкий взгляд и ухмылочка, кривая и многозначительная: «Для тебя, красотка, у меня кое-что найдется. Только мигни – и все у нас сладится». Мужчины не раз одаривали Анжелу такими ухмылками, и каждый считал, что он единственный в своем роде.
Она, конечно, боялась, но совсем чуть-чуть – в тот раз, когда едва не прошла весь путь до конца с Динни Мак-Гратом, в сарае за молодежным клубом. Анжеле шел шестнадцатый, и уверенность в своем великом предназначении мучительно боролась в ней со смутной тоской, поселившейся после первых месячных где-то внизу живота. Тетушка Брайди, разумеется, поняла все мгновенно и однажды, обнаружив на тумбочке в спальне Анжелы губную помаду, купила племяннице велосипед. Отпраздновав ее шестнадцатилетие, Динни без обиняков заявил, что не желает больше довольствоваться ручными средствами, а если Анжела не согласна, то он поищет утешение с другими. «Ты только посмотри, что со мною делается, – жалобно всхлипывал он. – Я ж дохну от страсти». Анжела вошла в его бедственное положение, что и привело к той самой сцене в сарае, когда был пройден
Со временем приступы физической тоски стали реже и терпимее; сразу после месячных ее еще бросало в жар, но это не шло ни в какое сравнение с юношеской лихорадкой. Главное, детка, убеждали Анжелу монашки, ни за что не поддаваться. Иначе войдешь во вкус и плохо закончишь. Видала собачек, для которых любая нога – предмет страсти? Вот что с тобой будет, если не перетерпишь. Сестра Кэтрин, позже оставившая монашескую стезю, горячо высказывалась в пользу мыла. Мол, кусочек «Люкса» творит чудеса. Ее собственные запасы «Люкса», очевидно, измылились вконец, но, как ни странно, для Анжелы совет оказался действенным.
Доктор Голдберг сдвинул вбок дверь-ширму, отделяющую приемную от собственно кабинета, и воззрился на пациентов, будто священник на прихожан перед исповедью. Высокий, костлявый человек с кустистыми бровями, он имел обыкновение складывать оттопыренные толстые губы в гримасу едва скрываемого отвращения. Что и проделал сейчас, после чего испустил вздох и махнул Анжеле – заводите.
– Добрый день, доктор Голдберг. Это Стив. Он у нас новенький, так что я привела его для первого осмотра… – Анжела запнулась и умолкла.
Доктор Голдберг, закрыв глаза, откинул голову с выражением невыносимого страдания на лице.
Когда он снова открыл глаза, Анжела перестала для него существовать.
– На вид здоров, – Голдберг прищурился на Стива. – Чего от меня надо?
Парень пожал плечами и оглянулся на Анжелу. Отвечать? Вроде как и нечего.
Доктор сверился с часами, опять выглянул за дверь – посчитать, сколько там осталось пациентов, – и со вздохом смертельно уставшего человека зашуршал бланками рецептов.
– Чего тебе, спрашиваю? Валиум сойдет? Соображай скорей, не тяни резину.
– Зачем? Мне… не надо. – Стив топтался на месте, недоуменно косясь на Анжелу.
Она неуверенно шагнула вперед:
– Его… м-м-м… осмотреть нужно, доктор. Так положено при поступлении, помните?
Доктор Голдберг неожиданно развеселился.
– Ха-ха-ха, – загоготал он, промокая глаза. – Прелестно. Осмотреть, значит, нужно? А кого не нужно? – Вернув на лицо приличествующую эскулапу серьезность, Голдберг черканул что-то на бланке. – Валиум так валиум. Держи, – он протянул рецепт Стиву. – Не глотай все сразу. Счеты с жизнью сведешь в другой раз. Следующий!
Понятно. На сей раз сестре Кармел консультация не светит – доктор не в настроении. Крайне редко, но он бывал приветлив с клиентами из приюта, вниманием и обходительностью едва ли не доводя их до слез. Однако гораздо чаще насмехался, развлекаясь за их счет. Но случались и такие дни, как сегодня, когда доктор Голдберг брезгливо морщился и скрипел зубами при виде очередного пациента. Не тот у него нынче настрой, чтобы сострадать стонам этого жалкого одноногого инвалида… откуда он там? Из Уэльса? Плевать. Ясно, что из какой-нибудь дыры. Голдберг оборвал хныканье калеки о том, какая у него бывает острая – или, скорее, тупая – боль в культе, когда он…
– Промедол?
– Да, док, спасибо. – «Уэльс» уковылял за ширму.
– Вы еще здесь?
Анжела вспыхнула, как от оплеухи.
– Доктор Голдберг, правила приюта вам известны. Я вынуждена настаивать, чтобы вы все-таки осмотрели Стива. Пожалуйста, – добавила она, ненавидя себя за этот просительный тон. Без Голд-берга никуда, а подхалимаж он ценит.
– Святые небеса, – процедил доктор. – Ладно, раздевайся, парень. – Он повел бровью в сторону Анжелы. – Желаете присутствовать, сестра?
Подбодрив Стива улыбкой, Анжела выскользнула в приемную, где была встречена вопросительным взглядом Кармел. За ширмой началась знакомая процедура обращения пациента:
