новоявленных партнеров и развязаться с ними.
Через девять календарных дней дело было сделано. Сигорд — хотя это уже не входило в его обязательства — озаботился, чтобы «портфельная» структура возвращенных средств максимально соответствовала утраченной. И это удалось ему процентов на семьдесят. Зачем это было нужно? Да чтобы «клиентам» с реанимированных шестисот миллионов не пришлось платить налог на прибыль и чтобы
Словно что-то надорвалось в Сигорде после унизительного плена.
Нет, обмана не было: бандюги, во главе со своим кошмарным вожаком, получив желаемое, растворились в тумане и больше ничем, никак себя не проявляли. Сигорд, раз и навсегда все про себя отчаянно решив, не боялся нового их появления, но и не жаждал пересечься с ними вновь.
Методика работала по-прежнему успешно, хотя уже видны были пределы масштабов ее применения: более семи-восьми миллиардов в сей золотоносный круговорот не запустить, объем вливаемых по методике средств сам по себе начинает искажать закономерности игры, подобно тому, как размеры рыболовной сети, в погоне за уловами, не могут увеличиваться до бесконечности. Проценты по облигационным кредитам и сам кредит были погашены тотчас после завершения «спасательной» операции гангстерского «общака», оборотные средства для игры, помимо погруженных в банк, в шоу-бизнес и государственные долгосрочные облигации, вновь подкатили к трем миллиардам, а общая сумма нажитого — к одиннадцати, с погрешностью до полумиллиарда туда-сюда. Что дальше делать — вот вопрос вопросов. Фондовый бизнес испоганен для сознания Сигорда чужими грязными лапами принудителей, шоу-бизнес — и сам по себе очень уж гнил, безрадостен... На пенсию — в смысле на покой от дел — рановато, не хочется... Ну и дилемма: работать не хочется, отдыхать не хочется, скучать не хочется — это называется зажрался. Или чересчур устал.
От особняка в центре города Сигорд отказался наотрез, да еще и наорал по этому поводу на Яблонски. Тот, от обиды и в знак протеста, заперся в своем доме и не показывался неделю. На звонки не отвечал, пришлось подсылать Алису, чтобы информационный контакт наладить, хотя бы. Ничего не попишешь: Сигорд поехал извиняться за свою очевидную неправоту, разводить руками и мириться... И через час уже, за пирогами с чаем, опять чуть не поругались в дым, поскольку Сигорд уперся твердо: договоренности договоренностями, вмешиваться он не вмешивается, но никаких помпадурных особняков! Любой особняк — он ведь потребует еще более тщательного ухода с еще большим количеством челяди, иначе не будет в нем жилого духа и вида. Людишки должны суетиться в доме, пропитывать его голосами, собственным теплом и запахами, тормошить его уборками, ремонтами, балами... А раз так — то это уже будет не его жилище, а как бы общее для огромного количества постороннего народа! Все эти горничные, ремонтники, сторожа, собаки, собачьи тренеры, почтальоны, врачи...
— Ну и врачи, и что? Им же в доме не жить. А почтальоны вообще в дом не заходят. Можно и без собак.
— Все равно! Ты — это ты, тебя приходится терпеть и мне легко это делать... Легко, легко, спусти на место бровки. Даже и хорошо, что ты почти всегда здесь, Яблонски. И сын не мешает, но он бывает нечасто. А остальные словно пытаются загнать меня в самый дальний угол моей квартиры, чтобы я сидел там и не высовывался, пока они делом занимаются, с утюгами да пылесосами. Мне необходимо, чтобы большую часть времени мое жилище было свободно от посторонних тел, вооруженных глазами, ушами и... соображениями.
— Какими соображениями, я не понял, умыслами, что ли?
— Нет. Просто... Они же люди, они же думают. Мне крайне неприятна мысль, что за внешним усердием и подобострастием скрываются... ну... соображения, размышления... Не умею гладко говорить. Короче, особняка мне не надо. Ищи компромисс.
Компромисса достигли, конечно, не разругиваться же всерьез: выкупили точно такую же по площади, но иную по конфигурации соседнюю квартиру, единственную на той же лестничной площадке, и перестроили весь этаж по типу пентхауза, с индивидуальным лифтом, с панорамными стеклами в мансарде... Оказалось, что бедовый Яблонски под шумок и мансарду отхватил над пятым этажом... Вроде бы и да, и никакой это не особняк, но...
— Восемьсот метров квадратных, Ян, да еще в два уровня! Ты головой-то беспокоишься — куда мне их девать?
— Вы не о метрах, а об удобстве думайте. Удобно получилось?
— Мне и раньше было в самый раз, не жаловался.
— Да, но мне становилось тесно в прежней служебной каморке, поскольку я здесь ненормированное время провожу, это первое. Кроме того, у вас есть сын, дочь, внуки...
— У них своя жизнь.
— Будьте покойны: чем дальше, тем ближе.
— Извини, что ты такое умственное ляпнул? Что это за «чем дальше, тем ближе»?
— По мере дальнейшего благоустройства и роста вашего благосостояния, все ваши родные будут к вам все ближе, охотнее будут к вам наведываться. Ну, это как с вашими загородными кущами. В городской квартире тоже предусмотрен зал для детских игр и уже оборудован, а вы даже не заглянули.
— Хм... Ну разве что. А где это?
— В мансарде, рядом с зимним садом.
Пока городская квартира бурно разрасталась и перестраивалась, Сигорд перебрался жить за город, в свое новое имение. Весна только-только начиналась, лес утопал в серых сугробах, клумбы и цветники — превосходные, если судить по отзывам Яблонски — выглядели не лучше сугробов, из тусклых низких небес попеременно сыпались то снег, то град с дождем... Но имение все равно радовало глаз и душу: просторное, несмотря на непогоду — светлое, далеко от суеты и шума людского, при всем при этом полный комфорт: автономная подстанция, водопровод, спутниковое телевидение, Интернет, телефоны, теплая спальня, камин, отличные шоссе, квалифицированная и, что ценно, приходящая, а не постоянная, прислуга, отсутствие соседей, если не считать небольшой усадебки Яблонски под боком.
Сигорд отметил новоселье, неожиданно получившееся весьма многолюдным — и в результате да, прав оказался Яблонски: и Молина с внучкой, и Шонна с детьми, справив новоселье в таких интересных интерьерах, с огромным энтузиазмом приняли приглашение приезжать погостить, к октябрю обе по разу отметились — внуков, типа, дедушке показать... Сигорду не жалко: внуки и внучки — это прекрасно, он их любит. Детей — само собой, всегда рад видеть, слышать, воспитывать бурчанием.
Но дальше-то — как жить, для чего, во имя чего? Денег у него много, миллиарды, и они ему отнюдь не обуза и не помеха, но... Словно отравили его те подлые дни и недели чужого присутствия в душе и бизнесе.
Все у него есть, в дополнение к деньгам: родственники, остатки здоровья, аппетит, положение в обществе, комфорт, желание жить, в конце концов!.. Но...
— Нет, Яблонски.
— Как это — нет? А воздух? Здесь даже воздух целебный, хвойный, не то что у нас в Бабилоне. Вот уж не думал, что вы настолько городской...
— Я не в том смысле говорю «нет», что мне город милее загорода.
— А в каком? Вы же сами не раз говорили: город — это рак деревни? — Сигорд надолго замолчал. Яблонски видел, что он не забыл его вопроса, а подыскивает слова ответа, и с интересом ждал.
— Слышишь, Ян?
— Да, я слушаю вас?
— Надо чтобы на краю света, посреди океана, свой дом, свое небо, своя... свое... свой мир чтобы. Свой остров. Понимаешь, Яблонски: свой остров посреди океана, чтобы никто, никак и ни по какому поводу...
— Гм... Все равно от мира не спрятаться, даже и на краю света. И как вы видите отказ от всех достижений цивилизации? Шесть десятков лет вы пользовались телефоном, унитазом, газовой плитой, а вдруг начнете сырую рыбу кушать, на песке спать?
